Слишком уж претенциозные. Семьи – дети, матери, отцы, даже домашние животные – замерли в полном ужасе, бронзовые фигурки, несущие «постоянное ожидание нескончаемой боли», как выразился прошлой зимой один из известных критиков после большой выставки Штасслера в Гуггенхайме. Музей Гуггенхайма – нью-йоркский музей современной живописи и скульптуры. Основан Р. Гуггенхаймом в 1937 г.

Но самым слабым местом в работах Штасслера, как полагала Лорен, были лица. Просто клише. Глаза застывшие, слишком изломаны линии бровей, щеки и подбородки слишком напряжены. А со ртами еще хуже. Даже у детей они бесформенно искривлены, губы никогда полностью не сомкнуты. При взгляде на них, складывалось впечатление агонии. Каждое лицо уникально в своем выражении глубокого страдания, и в то же время все это – стереотип портретной галереи лиц, отражающих непомерную боль.Однако то, что она считала слабым местом, большинство влиятельных художественных критиков рассматривали как силу. В прошлом году редактор одного из самых уважаемых европейских художественных журналов в обзоре о выставке в Гуггенхайме написал о Штасслере: «Метафорическое использование ртов , которые под давлением грубых правил издают беззвучный вопль , который никто не может услышать». Когда Лорен читала этот обзор, ее передернуло, потому что она сама, хотя и не так красноречиво, восхваляла Штасслера, когда написала, что рты его фигур «кричат миру слова, о которых никто никогда не узнает». Но это было более двадцати лет назад, когда она была еще только студенткой. Тогда на нее производило большое впечатление любое произведение искусства и не удивительно, что работы Штасслера, выставленные на лужайке перед университетом, очаровали ее. Очарована бронзой, которая обещала бессмертие. Тогда она послала копию своей статьи Штасслеру. Но никакого ответа так и не получила. Глава третья Они очень устали. Страх утомляет. Я мог заметить это по их лицам. И не только устали. Они оказались сломлены, мучались от голода и жажды. Надо дать им поесть, предоставить помещение и почистить их одежду. После этого они сосредоточат все свое внимание только на том, что находится в их малюсеньком внутреннем мирке. А я аккуратно и постепенно верну их в царство ужаса.Ни одного писка. За все двенадцать часов езды в микроавтобусе. Можно было подумать, что они мертвы, как и собака. С того момента, как я вырубил старушку, прошло много времени. Она начала вонять. Когда же я открыл двери микроавтобуса, на меня уставились пять пар глаз. Моргнул ли кто-нибудь из них хоть раз? Думаю, нет. И уж конечно не милая дохлая овчарка. Она уже окоченела. Я поставил ее на задние лапы, а переднюю подогнул, будто она машет на прощанье остальным. Маленькая девочка рассмеялась. Сначала я не был уверен. У нее рот был заклеен скотчем, но мать взглянула на нее так, словно хотела сказать: «прекрати!», и это меня убедило. Она засмеялась еще раз, когда я протанцевал собакой в ногах ее матери, цепляя когтями за колготки...Надо бы приоткрыть занавес, которым закрыт грузовой отсек, пустить немного свежего воздуха. Там слишком душно. И надо дать им воды. Я видел вывеску. Через несколько километров будет закусочная. Вполне подходит. Подъехать, залезть в кузов и дать им попить. Только надо приготовиться к жалобам: «Я хочу в туалет», «Я голоден», «Что вам надо?» (скорее «Что, черт тебя подери, тебе надо?»), «Куда мы едем?» Так что для начала я их предупрежу: если кто-нибудь скажет хоть единое слово, то воды не получит никто. Ни капли.Вот и закусочная. Она оказалась много ближе, чем я предполагал. Не задремал ли я за рулем? Я остановил машину не слишком далеко и не слишком близко от других машин, откинулся на спинку сиденья и огляделся. Никаких патрульных машин, никаких широких лимузинов, которыми так любят пользоваться детективы в этих краях. Никого, кроме кучки откормленных мормонов.Я съел две плитки шоколада с орешками. Это поможет мне продержаться большую часть ночи. Я близок к цели. Шоколад, кофеин и вода. Надо помочиться, однако я не мог оставить их одних, поэтому для этой цели заранее подготовил в грузовом отсеке бутылку.Это своего рода пытка: наблюдать, как я мочусь, когда их мочевые пузыри на грани разрыва. Прошло уже не менее двенадцати часов, как каждый из них имел шанс сходить в туалет, и мне интересно, кто из них не выдержит первым. Я заставлю их намочить штаны. Джун отвернулась, то же самое сделали Веселый Роджер, ее надежда и опора, и их сынок. Зато их дорогая доченька уставилась на меня, прямо на мой член. Смелая, что ли? Не заметно никакого беспокойства. Не то, что ее мамочка в тот момент, когда я снимал с нее платье.Я почувствовал, что случилось, по запаху, еще до того, как увидел, в чем дело. А когда я включил верхний свет в грузовом отсеке, то убедился: мальчонка обделался. С его сестричкой такого не произошло. Похоже, она проклинала его, хотя из-за скотча ничего не слышно. Только Джун снова стрельнула в ее сторону глазами. Роджер выглядел совсем опущенным – чувствовал себя виноватым за то, что пустил меня в дом. Да вы только посмотрите на них после того, как они провели в моем обществе всего лишь полдня! Связанные, голодные, страдающие от жажды, наделавшие в штаны. И вы уже думаете, что Гаррисберг плох, не так ли, Веселый Роджер?– Ну, хорошо. Слушайте меня, – это привлекло их внимание. Я не разговаривал с ними с самого начала пути. – Настало время утолить жажду. Кто из вас хочет попить первым?Я знал, что последует. Дорогая доченька подняла голову и задвигала ногами. Взглянув на нее, я подумал, что она не так молода, как мне показалось вначале.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111