Можно?
Он спросил таким тоном, словно они впервые видели друг друга, как будто он и в самом деле художник, сосредоточенный только на самых высоких материях, а она — его модель.
— Конечно, прикасайся… сколько хочешь.
Руки у него не дрожали, ну ничуть, когда он взял ее за плечи и нажал, чтобы груди выпятились сильнее. Затем скользнул пальцем вниз по руке, к локтю, сдвинув брови и словно размышляя. Кивнул каким-то своим мыслям, взял руку Алекс и положил туда, где округлости грудей сходили на нет, словно она слегка их поддерживала, опираясь на руку. Так создавалось ощущение, будто они вздымаются с каждым вдохом и опадают с каждым выдохом.
Отвлекшись, Алекс вдруг ощутила прикосновение к ноге, как раз под коленом. Взвинченная, она беззвучно ахнула от неожиданности.
— Согни ногу в колене, но не поднимай. Другую тоже согни и подними.
Она повиновалась.
— Великолепно! — похвалил Дункан, но как-то так, словно она студентка, заслужившая высшую оценку.
Через раздвижные двери, что вели в спальню, Алекс видела себя в зеркале. Отражение, хоть и неясное, давало представление о том, сколь бесстыдна и обольстительна ее поза.
Другую руку Дункан пристроил на поднятом колене, потом переместил ниже, на внутреннюю поверхность бедра, сейчас невероятно чувствительную, почти к самому треугольнику волос.
Внезапно Алекс ощутила разом всю свою позу, полную безмолвной мольбы: возьми меня, возьми!
— Как себя чувствуешь? — спросил Дункан (он склонился над ней так низко, что его дыхание щекотало живот).
— Заведенной до предела!
— Вот и хорошо. А теперь вырази свое состояние, чтобы все видели.
— То есть?!
— Вырази то, что сказала. Полотно творит не только художник, но и модель. Будь Мона Лиза в тот день в паршивом настроении, хорошенький вышел бы шедевр! Вряд ли кто-то ломился бы в музей, чтобы посмотреть на самую унылую физиономию в мире.
У Алекс вырвался невольный смешок.
— Постой… — Дункан снова склонился над ней и еще немного раздвинул ноги. — Помни, полная неподвижность!
Глава 16
Затем он взял со стола горсть кистей и сунул в карман. Окинув Алекс тем же прищуренным взглядом, выбрал тюбик и выдавил на то, что напоминало фигурную бумажную тарелку, холмик ярко-желтой краски.
Почему ярко-желтой, забеспокоилась Алекс. Какую часть ее тела он намерен изобразить в таком цвете?
— Опиши свои ощущения в данный момент.
— Ну… я ощущаю себя женщиной, которой вскоре предстоит лучший в жизни секс.
Хотелось бы верить, что вскоре! Все тело уже звенит от желания, как сплошной сексуальный орган!
— Умно придумано, — заметил Дункан с неуместным хладнокровием.
Нахал!
— Теперь закрой глаза и все-таки опиши ощущения от своей позы.
Апекс послушно опустила веки. Чем без толку заходиться от вожделения, лучше подыграть. Она перевела дух и в самом деле сосредоточилась на своих ощущениях.
— Ты поместил мои руки почти, но не вполне на эрогенные зоны… недостаточно близко, чтобы их касаться, но как раз настолько, чтобы ни на минуту о них не забывать.
— Именно этого я и добивался.
Негодяй! Художник он, как же! Вся катавасия только потому, что он сам до предела сосредоточен на ее эрогенных зонах!
— Что-то в твоей позе есть… я хочу сказать, близость к цели, но невозможность ее достичь… вынужденная неподвижность. .. ощущается как путы…
— Путы?
— Ну, да…
Внезапно Алекс увидела себя со стороны в невообразимо бесстыдной позе, полностью открытой для взгляда. Веки взлетели сами собой, и она послала Дункану возмущенный взгляд.
— Надеюсь, ты не собираешься выставлять свою картину?!
— Не собираюсь. Я создам ее для частной коллекции. Лично моей. Расслабься и продолжай. Итак, ты словно в путах.
— В путах… — Она хотела передернуть плечами, но вспомнила про запрет и осталась неподвижной. — Не могу шевельнуться. Не важно, что путы лишь воображаемые, все равно я связана по рукам и ногам.
— Как рабыня?
Самый звук слова заставил ноздри расшириться. Каково быть невольницей в гареме, игрушкой мужчины, объектом наслаждения, вещью — ухоженной, окруженной роскошью, но все же вещью? Как современная женщина и феминистка, она должна бы с ужасом отшатнуться от такой мысли, но ведь она и не собирается в гарем. Она всего лишь фантазирует, а фантазия не в счет.
— Да, как рабыня… — прошептала Алекс.
— Отлично! Попробуй глубже вжиться в роль. — Теперь «бумажная тарелка» (она сообразила, что это и есть палитра) несла на себе кольцо ярких пятен, и Дункан рассеянно вертел ее в руке. — Закрой глаза и представь, что в подобной позе ты лежишь на…
Голос выжидательно прервался, и Алекс уже с закрытыми глазами мечтательно закончила:
— …на красной бархатной оттоманке в гареме…
В ее воображении он только что прошел под резной аркой входа — смуглый и надменный султан ее фантазии, тот, по чьему приказу ее купили на невольничьем рынке… или нет, кому она прислана в виде подарка от эмира соседних земель. Он остановился и оглядел ее прищуренными глазами, оценивая женские достоинства, а она, беспомощная, бесправная, сознавала, что находится в полной его власти.
Алекс так прониклась данной мыслью, что содрогнулась от испуга и волнения. Ноздрей коснулся аромат восточных курений, ушей — длинных одежд ее повелителя. Каждая нервная клетка напряглась, по коже побежали мурашки от сознания, что он имеет право делать с ней все, что захочет. Ее дело — подчиняться.
Прошла минута, другая. Воздух словно сгустился рядом, выдавая чье-то близкое присутствие. Кто-то вторгся в ее личное пространство, но она не смела открыть глаза и посмотреть, что происходит.
Аромат курений отдалился, сменился иным… более острым… знакомым…
Прежде чем Алекс нашла название новому запаху, что-то непостижимое прикоснулось к округлости груди над соском.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101