OCR: Roland, SpellCheck A_Ch
«Экзотческие птицы»: АСТ; Москва; 2004
ISBN 5-17-020806-5
Аннотация
Совсем недавно Тина была счастлива и любима — ив одночасье потеряла ВСЕ.
Нет больше сил бороться с самоуверенной и жестокой бывшей женой возлюбленного, отказывающейся «отпустить» мужа.
Нет больше сил терпеть одиночество.
Даже любимая работа, которая когда-то была для нее смыслом жизни, больше не радует.
Неужели жизнь проиграна и не осталось даже надежды?
О нет! Надежда остается ВСЕГДА. И однажды в черной бездне отчаяния внезапно забрезжит свет. Свет счастья. Свет спасающей, исцеляющей ЛЮБВИ…
Ирина Степановская
Экзотические птицы
Выражаю глубокую признательность хирургу Михаилу Григорьевичу Лайнеру за помощь в работе над этой книгой
Тем, кто ожидает в комнате для посетителей, Тем, кто ждет диагноза, как приговора, они кажутся богами. Они улыбаются, вселяя надежду, или, что бывает чаще, не дают обещаний. Пусть иногда, пусть' в короткий промежуток времени, они производят впечатление, что понимают все в этом мире. И мало кто знает, что эти усталые боги часто сидят в предрассветных сумерках, прокуренные, молчаливые, усталые, пахнущие йодом, а иногда и спиртом, и еле удерживают в подрагивающих пальцах ручку, чтобы вписать ею очередное имя и отчество в новую, пока еще тонкую, историю болезни.
Больной вбегает в кабинет к врачу.
— А-а-а-а-а! Доктор, доктор, что это у меня там такое?
— Не волнуйтесь, больной, успокойтесь. Покажите. Где? А-а-а-а-а! Что это у вас там такое?!
Из разговора на приеме у врача
1
Давление опять упало практически до нуля. Толчки сердца не прослушивались, компьютерный мозг вычерчивал на экране прямую линию. Тина дала разряд, Аркадий навалился на грудную клетку больной и ритмично стал нажимать на ребра. Кости хрустнули в нескольких местах, и Тина закричала:
— Осторожней, ты что! Мишка за сломанные ребра размажет нас на патологоанатомической конференции так, что сами костей не соберем!
— А что я могу сделать, если у пожилых женщин кости ломаются сами собой? Я и так давлю еле-еле. Иначе сердце не запустить.
— Еще даю разряд! — сказала Тина, и на коже грудной клетки, ниже сморщенной, старческой молочной железы появилось новое красно-бурое круглое пятно. Но экран упорно высвечивал прямую линию. Валентина Николаевна почувствовала, что покрылась потом и не может вдохнуть. Ей стало казаться, что это она сама лежит в палате реанимации, маленькая, сморщенная, худая, и из носа и изо рта у нее торчат белые полиэтиленовые трубки.
— Все, мы ее теряем, — донесся голос Барашкова.
«Но неужели ничего нельзя сделать?» — хотелось громко закричать Тине, но она не могла. Она беспокойно стала перебирать в воздухе руками, мычать, трясти головой, пытаясь освободиться от трубок, что-то понять, объяснить и позвать кого-нибудь на помощь, но все было зря.
«Валерия Павловича нет, и я сейчас тоже умру», — решила она и почувствовала, как покрывается липким потом паники. В следующий момент над ней высоко проплыли лица мамы, отца, Леночки, мужа и сына.
— Пустите меня! — закричала она, но вместо крика у нее получилось рыдание, по щекам заструились слезы. Кто-то начал ее трясти, и голова ее стала колотиться о подушку. — Пустите! Мне больно! — замычала она. И вдруг услышала над собой голос совсем из другого мира и поняла, что она жива, спит, и ее опять мучает привычный кошмар. Она с трудом разлепила веки. Ресницы были влажны. Да, она действительно плакала во сне.
— Тина! Очнись! Уже почти полдень!
Как давно она не видела мужчину, что стоял сейчас перед ней? Три дня? Неделю? Или больше? Она не могла вспомнить. В ее комнате царили беспорядок и полумрак, на любимых когда-то шкафах из карельской березы лежал по меньшей мере месячный слой пыли, — сиренево-золотистые ирисы на стеклах буфета, казалось, увяли; пылающие оранжевым петухи с синей вазы, что сиротливо стояла в углу подоконника в кухне, потухли. В окна доносился какой-то унылый стук, похожий на шум дождя, а рядом с ее измятой постелью стоял доктор Владимир Сергеевич Азарцев. Он стоял, совершенно чужой, в новой, незнакомой ей куртке, с выражением недоумения и брезгливости на лице, и осторожно держал двумя пальцами за горлышко почти пустую бутылку из-под красного вина. Этикетка была заляпана бурыми потеками. Он поглядел бутылку на свет.
— Кажется, портвейн, — сказал он. — Слава Богу, не «Агдам». Какой-то чуть-чуть получше. Но ты даже не потрудилась достать бокал. Пила прямо из горлышка.
— Это всего лишь на ночь, — ответила она и вздохнула. Кошмар медленно высвободил сознание, и хотя с трудом, но она вернулась в действительность, в ее комнату, в шум дождя, который лил не переставая со вчерашнего вечера. В груди еще продолжало теснить и хотелось дышать глубоко, как после бега на стометровку. Азарцев продолжал стоять в прежнем положении, но теперь переместил взгляд с бутылки на ее лицо. И весьма красноречиво, осуждающе молчал.
— Я пью только на ночь, вместо снотворного. — Она продолжала говорить, чтобы только он отстал, хотя все, что она произносила, было правдой.
Ей надоело оправдываться. Это был не первый разговор на эту тему. Она пыталась ему объяснить. Пыталась. Но он не понимал, насколько ей страшно.
— Мне снятся кошмары. Каждую ночь. Они меня мучают. Я боюсь спать. — Теперь она говорила это равнодушно, без выражения. Она говорила и думала, что вообще-то ей надо опустить голову, чтобы он не видел ее распухших век. В последние месяцы она выглядела отвратительно. И нужно было бы быстро встать, уйти в ванную, там плеснуть в лицо холодной водой и хотя бы расчесать волосы, но вместо этого она лежала так, как была, неподвижно, не в силах шевельнуться, во фланелевой застиранной ночной рубашке, зная, что вид у нее просто ужасный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27