Госпожа Кай-кун любит меня много сильнее, чем я до сих пор думал. Я сообщил тебе это не из тщеславия. Было бы лучше, если бы оказалось верным мое первоначальное мнение, если бы чувства госпожи Кай-кун были именно таковы, какими я и представлял их себе так долго: не любовь, таящаяся глубоко в сердце и с каждым днем крепнущая, а мимолетное увлечение, легкое приключение красивой, избалованной женщины со странным человеком, вся прелесть которого в этой странности и заключается. Да, это было бы лучше, потому что тогда мне было бы не так больно, – о, если бы это было так! Теперь же для меня нет ничего дороже любви госпожи Кай-кун, истинную силу которой я познал только теперь.
Как ты знаешь, госпожа Кай-кун – единственный человек здесь (кроме, конечно, господина Ши-ми), которому известно мое подлинное происхождение. Все прочие считают меня лишь посланцем далекой страны, даже не догадываясь о далеком времени. Но лишь теперь, после наших горьких бесед, мне стал ясен смысл некоторых слов, которые госпожа Кай-кун произносила в последнее время.
Лишь теперь мне ясно, в чем истинная причина ее печали. И даже ее «месть», ради которой она отдалась этому шарлатану, выдержавшему государственный экзамен, тоже объясняется отнюдь не только историей с маленькой госпожой Чжун. Истинная причина заключается в следующем: госпоже Кай-кун больно расставаться со мной, она охотно поехала бы вместе со мной в прошлое. Она бросила бы все, что у нее есть в этом мире, терпела бы все неудобства, которые ее, несомненно, ожидали бы в мире нашем, забыла бы о напитке Шан-пань и даже согласилась бы есть жареных собак – если бы я только взял ее с собой. Но ей слишком хорошо известно, что это невозможно. Компас времени может перенести только одного.
Поэтому, говорит она, у нее теперь в жизни просто нет надежды. А это, говорит она, для человека самое страшное. Будь она поглупее, она бы придумала себе надежду, она бы каждый день раздувала в себе ее искорку – и это помогло бы ей жить дальше. Но, увы, она не настолько глупа, чтобы суметь обмануть себя таким образом. Поэтому, говорит она, ее с каждым днем охватывает все более глубокая тоска, и она спрашивает себя: ну за что, за что все это стряслось именно с ней?
Что именно стряслось, спросил я. Она не ответила, но я и так знаю: это – ее необычайно сильная («проклятая», как она сама выразилась) любовь ко мне. Я говорю об этом опять-таки не из тщеславия. Признаюсь честно: я не понимаю, что нашла эта высокая, красивая женщина в таком маленьком, далеко не молодом и для нее совершенно не значительном мандарине? А она, как видишь, погружается в черную тоску, делающуюся с каждым днем все глубже, оттого что не видит для себя никакой надежды. Потому-то она и уступила домогательствам этого ученого господина, и не только уступила, а буквально подбила его на это.
Я понял ее невысказанный вопрос. Ей хотелось спросить, почему бы мне не остаться здесь, вместе с ней, в этом мире? Она боялась высказать его вслух. А я – я боялся на него ответить. Поэтому я встал, отошел в сторону и стал разглядывать стену...
И вот мне пришло в голову: я отправлю свои письма в прошлое, на тысячу лет назад. Ты сохранишь их. В сцое время ты передашь их в запечатанном конверте своему старшему сыну. Надеюсь, что они и дальше пойдут через века в целости и сохранности. И через тысячу лет придут в этот город, где я нахожусь сейчас. Возможно, это произойдет уже через несколько месяцев – и через тысячу лет. Может быть, они попадут к кому-то, кто сумеет их прочитать. И может быть, их когда-нибудь прочтет госпожа Кай-кун. Кто знает, что может случиться через тысячу лет?
И если ты, моя прекрасная госпожа Кай-кун, когда-либо прочтешь эти строки – что должно случиться, непременно случается, как говорил Чжуан-цзы, – то знай, что я любил тебя: я, который уже тысячу лет как мертв, любил тебя всю эту тысячу лет. Теперь я скажу тебе, почему не остался тогда с тобой и вернулся в свой мир: потому что я принадлежу своему миру и еще потому, что обещал вернуться. Если бы я хоть раз не выполнил своего обещания, то жизнь моя пришла бы в беспорядок, и я перестал бы быть собой. Мне понадобилось много лет, чтобы это понять, но теперь я это понимаю. Поэтому я не могу остаться. Я должен уехать. Прости меня – хотя бы ради того, что я любил тебя. Если ты прочтешь эти строки, моя прекрасная госпожа Кай-кун, попробуй рассмотреть их со всех сторон, попробуй взглянуть на них моими глазами, так сильно страдающими от всякого беспорядка. Но знай, что я все равно любил тебя.
Прости и ты, мой любезный Цзи-гу, что вместо письма к тебе у меня вышло письмо к госпоже Кай-кун. Верю, что ты, как друг, поймешь мою откровенность, ибо перед кем еще я мог бы так раскрыть свою душу? Больше пока ничего написать тебе не могу.
От всего сердца обнимаю тебя –
твой Гао-дай.
ПИСЬМО ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЕ
(пятница , 28 января)
Мой дорогой друг Цзи-гу,
настало предпоследнее зимнее полнолуние. Кругом все еще лежит снег. Какая унылая погода!
Вчера я был в школе у госпожи Кай-кун, где она ведет занятия. Школа оказалась довольно большим зданием неподалеку от центра города, и шум там на улице стоит такой, что не слышно собственного голоса. Мне хотелось побывать на уроке у госпожи Кай-кун, но оказалось, что, во-первых, присутствие среди учеников постороннего взрослого человека может вызвать неодобрение начальства, а во-вторых, сама госпожа Кай-кун смущалась бы и нервничала, зная, что я за ней наблюдаю. Кроме того, войдя вместе с ней в здание школы (кстати сказать, весьма некрасивое и грязное), я почувствовал, что она как бы преобразилась, став из женщины учительницей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95