Ими может воспользоваться любой из гостей. Время от времени появляются слуги и спрашивают, не изволит ли гость чего-нибудь пожелать. Я люблю сидеть в этих горенках, потому что людей здесь всегда довольно много (среди них есть и женщины), так что мне есть за чем понаблюдать, да и беседы завязываются легко.
Так я и встретился позавчера здесь, внизу, с одним господином, который показался мне не принадлежащим к самому примитивному типу большеносых. Он был велик ростом, как почти все большеносые, и у него была могучая черная борода. Когда я вошел в горницу, он уже сидел там и читал книгу. Свободных столиков не было, поэтому я подошел к нему, сделал одну треть поклона и спросил:
– Позволит ли высокопочтенный бородатый мандарин, чье добросердечие и долготерпение, несомненно, заслуживают восхищения даже далеких правнуков, недостойному представителю далекого и малозначительного народа осквернить своим присутствием чистейший воздух, незримо парящий над этим замечательным столиком?
Бородатый господин поднял глаза, поглядев на меня сначала с некоторым недоумением, но потом показал зубы и произнес: «Пожалуйста». Вот и все, что он сказал: «Пожалуйста». Формулами вежливости большеносые пренебрегают. Мне это давно известно; я знаю также, что мои вежливые выражения – хотя я, как ты мог заметить хотя бы по вышеприведенному обращению, и так сокращаю их почти до неприличия – непонятны большеносым и вызывают у них скорее отрицательные чувства. Однако отвыкнуть от привычки к вежливой речи я не могу, да и не хочу этого делать. Я не нахожу в себе сил отказаться от тех принципов, которые были заложены воспитанием и бессмертным (хотя могу ли я теперь хоть что-то назвать «бессмертным»?) учением Кун-цзы. Перевоспитать жителей этого мира я не надеюсь; просто я так чувствую себя лучше. То же самое я сказал и госпоже Кай-кун, когда она попросила меня хотя бы во время любовного акта не употреблять формул вежливости и хвалебных описаний тех или иных частей ее совершенного тела.
Итак, бородатый господин сказал «пожалуйста», и я, сделав еще один поклон, сел. Когда подошел слуга, я заказал себе напиток, полюбить который успел уже здесь, в Го-ти Ни-цзя: он красного цвета, довольно крепок и называется «Кан Ба-ли». Бородатый господин сначала продолжал свое чтение, но когда я извлек из маленького кожаного футляра (прощальный подарок господина Ши-ми) одну из благоуханных огненных жертв моего любимого сорта «Да Ви-доу» и зажег ее, он вновь оторвался от книги и с видимым удовольствием потянул носом. Я предложил и ему взять себе одну «Да Ви-доу» из моего футляра. Он с благодарностью согласился, и у нас завязалась беседа. Потом мы заказали еще бутылку Шан-пань.
Этот господин – он и по сей день живет в Го-ти Ни-цзя, я часто его вижу, – мастер по выращиванию леса. Родом он из одного города на севере; там есть особая школа лесников, в которой он учитель. В Минхэнь же он прибыл, чтобы поучиться самому. Его имя, сказал он, мне наверняка не удалось бы не только запомнить, но и выговорить, а потому мне лучше называть его дружеским именем. У большеносых вообще имеется по крайней мере два имени: одно официальное и еще одно, а иногда два неофициальных, которыми их называют в кругу друзей. Так, у господина Ши-ми это имя, Ши-ми (или Шу Ши-ми), и есть официальное, дружеское же его имя – Ма'си Май-лян, так его называют, например, друзья-музыканты. А достопочтенная вдовая госпожа матушка зовет его Пу П'си. Официальное имя его достопочтенной вдовой госпожи матушки тоже Ши-ми, дружеское же имя у нее Е Гань-на, однако господин Ши-ми называет ее Ма-ма. У госпожи Кай-кун тоже есть дружеское имя: А Га-та. Других дружеских имен у нее нет. Правда, я зову ее «Весенним миндальным деревцем на утренней заре». Но это так, к слову.
Бородатый господин предложил, чтобы я для простоты величал его дружеским именем Юй Гэнь.
С мастером Юй Гэнем – на это звание он, очевидно, имеет полное право – мы говорили о той копоти, которая загрязняет здешний воздух.
Да, это большая проблема, согласился Юй Гэнь-цзы, однако большеносые долго ее не замечали. В ответ на мой вопрос, как выносят эту копоть животные и растения, он сообщил, что о животных он ничего сказать не может, потому как в них не разбирается, зато хорошо разбирается в деревьях, а с ними дело обстоит действительно очень плохо. Они этой копоти не выносят, точнее, уже не выносят. «А что с ними происходит?» – спросил я. Как что? – отозвался мастер Юй Гэнь. Они гибнут. Сначала желтеют и увядают, опускают ветви, а потом умирают и валятся на землю. Первыми гибнут хвойные (они, считай, уже погибли), потом – лиственные деревья. Если бы мы с вами выехали за город, сказал он, то нам недолго пришлось бы искать, чтобы обнаружить в лесу такие проплешины и прогалы, увеличивающиеся с каждым годом. Еще немного, возможно, всего несколько лет – и говорить придется уже не о прогалах, изредка попадающихся среди здорового леса, а об уцелевших островках зелени посреди безжизненного чернопенья. А еще через несколько лет не станет и их.
Дело в том, что большеносые, в своем безумном стремлении шагать куда глаза глядят, в течение десятков и даже сотен лет сбрасывали на лес и вообще на природу все свои отходы.
– Деревья, они же не могут крикнуть и позвать на помощь, – говорил Юй Гэнь-цзы. – Они лишь жалобно шелестят своими листьями. Вот их и насиловали все кому не лень. Они мужественно боролись, но настал миг, когда все их силы оказались исчерпаны. Пройдет еще немного времени, и у нас скорее всего больше не будет леса.
– Что же делается, чтобы предотвратить это? – спросил я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95