Я отнюдь не поклонник премудрого Мо-цзы, считавшего, что человеку достаточно обрабатывать лишь маленький огород, чтобы прокормить себя, остальное же время можно посвятить развитию духа. Люди еще задолго до нас убедились, что так жить, к сожалению, невозможно; однако то, что я увидел здесь, в вышеописанной кузнице, – прямо тому противоположность. Это – полное забвение духа. При этом виденная мной кузница, по словам мастера Юй Гэня, еще вовсе не велика. В одном только Минхэне имеются другие, гораздо большие, по сравнению с которыми эта так же мала, как наши по сравнению с нею. Но даже самая большая кузница Мин-хэня – ничто по сравнению с расположенной дальше к северу, где под нее отведена чуть не целая область, или с кузницами в стране А Мэй-ка, где окруженные вечными дымом и копотью города-кузницы так и лепятся один к другому. Было время, говорит Юй Гэнь, когда такие кузницы считались вершиной человеческих достижений. Нынче в этом многие сомневаются. Боюсь, однако, закончил он, что эти сомнения уже запоздали.
У меня такое чувство, что миг, когда я смогу сказать себе: «В этом мире я видел все, что он мог показать мне», уже близок. Настанет пора возвращаться. Времени остается немного. Что привезу я с собой из этого путешествия? Пожалуй, всего лишь сознание того, что заглядывать в будущее не стоит. Поэтических излияний наших «Двадцати девяти поросших мхом скал» я еще не читал. Сделай великое одолжение, не торопи меня и им тоже вели не донимать тебя этим. У меня здесь так много дел, что я совершенно не нахожу времени приступить к этой горе сочинений. Если бы ты знал, каких усилий стоит мне не допустить встречи госпожи Кай-кун с маленькой госпожой Чжун! Передай от меня поэтам сердечный привет и покорнейше проси их подождать еще немного. И главное – передай нижайший поклон Сяо-сяо и скажи ей, что я скоро вернусь.
Твой Гао-дай.
ПИСЬМО ДВАДЦАТЬ ПЯТОЕ
(вторник , 23 ноября)
Мой любезный старый друг Цзи-гу,
сообщу сразу, чтобы наконец покончить со всем этим: стихи я прочел. Я уехал за тысячу лет, сижу в комнате постоялого двора, в этом нелепом будущем, а за окном начинается сырое и дождливое ноябрьское утро, так что я наверняка промочу йоги, когда понесу это письмо к почтовому камню, и все это ради того, чтобы прочесть восемь десятков – или сколько их там? – стихотворений досточтимых членов императорской Палаты поэтов, именуемой «Двадцать девять поросших мхом скал»! Но я прочел их. Наименее плохим из всех показалось мне стихотворение «Взвешиваю время» юного Ло Дэ-саня. Образ человека, взвешивающего сначала воду, потом воздух, свет и, наконец, время, показался мне весьма изящным, а заключение, что время для нас – самый тяжкий груз, как нельзя лучше совпадает с моим настроением. Я решил присудить награду ему. Так и сообщи членам Палаты поэтов. Он получит ее, когда я вернусь.
Кстати, я хочу позволить себе один маленький литературный розыгрыш. В одной из лавок, где торгуют книгами, я обнаружил книгу стихов Срединного царства в переводе на язык жителей Минхэня. Целое собрание стихотворений множества поэтов! И с глубоким удовлетворением убедился, что из этих напыщенных болванов, членов императорской Палаты поэтов, туда не попал ни один – даже относительно неглупый Ло Дэ-сань. Почти все стихотворения, написанные в наше время или до него, были мне знакомы.
Собрание включает также – обнаружив это, я вскочил с места и немедленно распростерся ниц, – стихотворение Его Высокочтимейшего Величества, Сына Неба, тебе тоже известное: «Тусклый месяц... Туман на цветы чуть заметную бросил прядь». Открывается все собрание стихами неизвестных поэтов эпохи Чжоу, а заканчивается теперешними, написанными в Срединном царстве уже в эпоху большеносых.
Из этой книги я узнал, что через двадцать четыре года после моего возвращения у нас в стране родится мальчик, который станет великим поэтом под именем Оуян Сю. Он умрет в возрасте шестидесяти лет. Одно из его стихотворений начинается так: «На небе облака, в душе тоска. Густые осень разбросала тени...». Я перевел все стихотворение обратно на наш язык. До рождения Оуян Сю – не могу сказать, узнаем ли мы о нем или нет, я не знаком с этой семьей, – мы еще доживем, до его смерти едва ли. Дома я перепишу эти стихи красивыми иероглифами и спрячу в своих бумагах. Возможно, когда-нибудь Оуян Сю найдет их... И очень удивится.
Несколько дней назад мы вместе с господином Ши-ми (госпожа Кай-кун тоже была с нами) присутствовали при публичном музицировании. Оно нисколько не походит на наши концерты, а напоминает скорее сложный религиозный ритуал.
Все участники ритуала облачаются в парадное платье. Эти любители музыки собираются в большом, ярко освещенном зале и рассаживаются в креслах, прибитых к полу. Им раздают тетради с краткими заметками о той музыке, которую будут играть. Музыканты, все до одного одетые в черное, усаживаются на особом помосте в передней части зала. Взяв тетрадь, я узнал, что сегодня они будут играть две пьесы, два «Божественных созвучия». Подбираются пьесы не по жанру и не по обстоятельствам, при которых их принято исполнять, а исключительно по принадлежности тому или иному композитору. Удивительно, но здесь практически о каждой из музыкальных пьес известно, кто ее сочинил. Видимо, это оттого, что исполняется только новая музыка, сочинителя которой еще не успели забыть. Я уже писал, что столь любимый мною мастер Бэй Тхо-вэнь (мне будет не хватать его музыки, когда я вернусь) жил всего двести лет назад, даже меньше. Так вот, это – почти самая старая музыка, которую можно здесь услышать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95