Ведь основная часть зарока «ты же останешься и пребудешь, пока я не прииду» исполнилась, поэтому следует предположить исполнение и того, что содержалось в зароке implicite* [Имплицитно; в скрытом виде, неявно (лат.) ], — после возвращения реббе Йошуа Вечный жид умрет и будет отринут, так что ему, Агасферу, надо успеть уладить кое-какие дела.
Надеюсь, дорогой коллега, Вы поймете мое волнение, с которым я пишу эти строки, а также мою радость, что именно Вам, убежденному скептику и марксисту, я сообщаю первому об удивительном и знаменательном, пусть пока лишь из единственного источника засвидетельствованном событии, каким явилось недавнее возвращение реббе Йошуа. Обо всем этом, как и о других интересующих Вас вещах, Вы сможете побеседовать с господином Агасфером и со мной, когда мы посетим столицу Германской Демократической Республики; я уверен, что наша встреча будет интересной и плодотворной. А пока сердечно кланяюсь Вам,
Ваш Иоханаан Лейхтентрагер
Еврейский университет
Иерусалим.
Глава двадцать шестая
в которой Равви и Агасфер отправляются искать Бога и после ряда злоключений встречают старца, который знает тайну Книги жизни за семью печатями и который вызывает Равви на опрометчивый спор.
Мы ищем.
Я, Агасфер, прошагал ошую Равви сорок дней и ночей в поисках Бога. Но Он не являлся нам, вокруг нас была лишь пустыня, серая бескрайность Шеола, в которой все тонет и исчезает. Равви был полон уныния и страха, он спрашивал меня: Кто мы такие, чтобы перечить Господу и судить по нашим меркам об Его воле? Ведь в Нем начало и конец, Он был прежде времени и будет после, власть Его не имеет предела.
Но чем был бы Господь без нас, отвечал я. Гласом, вопиющим без отклика, силой без приложения к делу, замыслом без исполнения.
Минули еще сорок дней и ночей в поисках Господа, и Равви опять спросил: А что, если Его вовсе нет? Вдруг мир и мы сами окажемся лишь сном, который развеется, словно туман на ветру?
Равви, ответил я, если вера может передвинуть гору, то вера может и создать ее; нужно верить изо всех сил, тогда ты найдешь Отца своего.
И тут серая пустыня будто расступилась, воссиял свет, указавший нам путь, в конце которого перед нами возник дворец из золота, серебра и драгоценного кедра, все сработано искуснейшими строителями и мастерами; семь врат дворца охраняли семеро стражников, каждый в броне и с огненным мечом, но Равви смело вошел в седьмые ворота и прошествовал в седьмые покои, где стоял изукрашенный драгоценными каменьями престол, переливающийся всеми цветами радуги, на престоле восседал некто в шелках, с завитыми волосами и перстнями на пальцах, прекрасный, как ангел; он сказал: Я — царь царей! Я давно жду тебя, сын мой.
Равви, сказал я, если это твой отец, поговори с ним.
Но Равви ответил: Не признаю его.
Чело царя царей помрачнело от гнева, прибежали семеро вооруженных стражников, схватили Равви и выдворили его из седьмых ворот в пустыню. Но свет над дорогой не погас, она привела нас к храму, который был выше и роскошнее, чем дворец царя царей, здесь было больше серебра, золота, кедрового дерева, и построен он был искуснее; во семи дворах храма перед семью алтарями совершали молитвы семеро священников, каждый с огненной жертвенной чашей; Равви прошел через седьмой двор в седьмой придел, где курился ладан, дорогие благовония, стояла церковная утварь, изукрашенная драгоценными каменьями, которые переливались всеми цветами радуги; в этом приделе находился некто в белом, вкруг его головы сиял нимб; он молвил: Я — святейший из святейших! Я ждал тебя, сын мой.
Равви, сказал я опять, если это твой отец, поговори с ним.
Но Равви ответил: Этого я тоже не признаю.
Лик святейшего из святейших потемнел от гнева, семеро священников набросились на Равви, схватили его и вытолкали с седьмого двора в пустыню. Но свет над нашей дорогой не погас, только сама она, узкая, круто устремилась вверх, сбоку от нее разверзлись пропасти; дорога привела нас к камню, на котором сидел древний старец; в руках он держал посох и чертил им у ног своих письмена, но ветер тут же сдувал песок и стирал написанное.
Я сказал в третий раз: Равви, если это твой отец, поговори с ним.
Равви, склонившись к пишущему, спросил: Что ты тут делаешь, старик?
Тот, продолжая чертить, ответил: Разве не видишь, сын мой? Пишу Книгу жизни, что за семью печатями.
Но ты же пишешь на песке, сказал Равви, дунет ветер и все сотрет.
Да, проговорил старец, в том-то и тайна этой Книги.
Ужаснувшись, Равви побледнел, но затем все-таки сказал: Ведь это Ты создал из пустоты мир со днем и ночью, с водами и сушей, со всеми живыми тварями.
Да, я, проговорил старец.
И все это может навсегда исчезнуть, будто ничего и не было, спросил Равви, все окажется лишь случайным следом, который можно затоптать и стереть?
Старец перестал писать, отложил посох, покачал головой и сказал: Когда-то я был полон рвения и веры, любил мой народ или гневался на него, если он того заслуживал, карал его потопом, огнем небесным, посылал ангелов и пророков и, наконец, послал тебя, моего единственного сына. Но сам видишь, что из этого вышло.
Вонючее болото, в котором все твари алчут сожрать друг друга, сказал Равви, царство ужаса, где закон служит только разрушению.
Я знаю, сын мой, сказал старец.
Но, Господи, спросил Равви, разве не в Твоей власти осушить болото и изменить закон?
Старец промолчал.
Господи, сказал Равви, не Ты ли устами пророка возгласил, что сотворишь новое небо и новую землю, чтобы о прежних никто и не вспомнил? Не Ты ли обещал людям устами другого пророка, что возьмешь из плоти их сердце каменное, дашь сердце живое и вложишь в них дух новый?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81