Я видел его лицо, оно было просветленным, но лежала на нем и тень великой печали. Я знал, о чем он думает: сегодня они кричат «Осанна!», а завтра будут кричать «Распни его!». Но он не думал, что, возможно, и сам повинен в этом. Он был вроде колеса, которое ползло в колею.
Один из. учеников реббе был его земляком и звался Иудой Искариотом; учеников реббе не всегда назовешь людьми приятными, но Иуда был хуже всех и очень хитер. У него-то я и встретил Люцифера, который судачил, с Иудой о всякой всячине, о том, что деньги дешевеют, ведь если вчера какая-то вещь стоила медный грош, сегодня ее не купишь за серебряный динарий. В этом-то и беда, сказал Иуда, доходы у реббе от его молитв, предсказаний и чудес невелики, а цены на хлеб и мясо растут, учеников же двенадцать, их приходится кормить за счет общего кошелька, которым поручено заведовать ему, Иуде; а тут еще приближается Пасха — значит, понадобится и бурдюк вина.
Оставь его в покое, брат, сказал я Люциферу, тут речь, идет о Боге и об его несчастных созданиях, не лезь сюда со своими, тридцатью сребрениками.
A ты, ангелочек, растешь, сказал он мне, хочешь, стать спасителем человечества, выслуживаешься. Вообще-то этот соглядатай нам не нужен, ищейки первосвященника и без него доносят нам о каждом слове твоего реббе Йошуа; но почему не дать заработать, и этому человечку. Он повернулся к Иуде Искариоту и сказал: Мой друг считает, что я даю тебе плохой совет. Так вот — послушайся своего учителя; если он захочет сам, чтобы ты предал его, то предай, а если нет, то не надо. Твой учитель знает, чего хочет.
Иуда ушел ободренный тем, что с него сняли бремя ответственности за решение. Я выбранил Люцифера, но он лишь посмеялся: Мне важен Тот, Кто создал нас в первый день из пламени и дуновения вечности, прежде чем сотворить этот скверный мир. Кто, как не Он, указал прежний путь твоему реббе Йошуа? Кто, как не Он, предопределит дальнейший путь, которым теперь придется идти этому несчастному? Мне ли противиться Его всевышней воле? Однажды я уже попытался сделать это, но, как сам знаешь, толку было мало; Ему до сих пор не удается избавиться от тварей, созданных из грязи и воды, которым Он еще зачем-то и душу вдохнул. Чего только Он ни перепробовал. Заливал их потопом, жег пожаром, горящей серой, устраивал одну войну за другой, чтоб они перебили друг друга, но племя человеческое растет, причем каждое поколение оказывается гнуснее прежнего, а теперь появляется некто, кто должен всех спасти тем, что возьмет на себя чужие грехи и пострадает за род людской? Нечего сказать, хороша мыслишка, но и Автор не лучше. Что ж, продолжай в том же духе, Господи, пока весь этот мир не низринется в черную бездну, откуда когда-то возник. Я понимал, что надежд почти нет, но в первый день Праздника опресноков, вечером, когда приносят в жертву пасхального ягненка, я отправился на окраину города, в дом, где уже убрали лучшую комнату для вечери реббе Йошуа и его учеников.
Ждал я недолго, с наступлением сумерек все собрались к трапезе; реббе Йошуа, узнав меня, усадил рядом, наклонился ко мне и сказал: Я знаю, что время мое пришло, поэтому хорошо, что ты со мной, как и обещал. Потом он встал, снял одежду, перепоясал полотенцем чресла, влил воды в умывальник, стал предо мною на колени и омыл мои ноги, затем омыл их каждому ученику, Симон-Петр ужасно ломался при этом. Помню то странное чувство, когда моей ноги коснулась его рука; прикосновение было нежным, я же подумал, что если не вмешаюсь, то эта рука будет пробита ржавым гвоздем.
Реббе Йошуа сказал: Знаете ли, что я сделал вам? Вы называете меня Господом и Учителем, так оно и есть. Но для вас я слуга. Я дал вам пример, чтобы и вы делали то же, что я сделал вам.
Затем он облачился в свои одежды и сел на прежнее место, я же припал к его груди, словно любимый ученик, и сказал: Равви, мне противна твоя кротость. Ведь здесь тот, кто предаст тебя, и тот, кто отречется от тебя, да и другие не лучше.
Знаю, сказал он.
Колесо не может выбрать себе колею, сказал я, но возчик, который правит быком, может ее сменить. Не считай, что судьба твоя предопределена, соберись с силами, борись. Ты же видел, как народ встречал тебя у ворот, как он шел за тобой, ты слышал, как тебя приветствовали и что тебе кричали. Если же люди увидят, что ты, будто овца, отдаешь себя на заклание, они отвернутся от тебя, и ни ты, ни я не сможем упрекнуть их за это.
Я проповедовал любовь, сказал он, любовь сильнее меча.
Но те, кто придет после тебя, сказал я, поднимут меч во имя любви, а царство, о котором ты грезишь, будет даже более жестоким, чем Римская империя, и не господин будет мыть ноги слугам, а весь народ будет стонать под пятой господина.
Но он отодвинул меня, взял хлеб, сотворил над ним молитву, разломил на части, раздал мне и другим, после чего сказал: Примите и ешьте. Сие есть тело мое. Потом он взял чашу, наполнил вином, благословил его и сказал: Пейте из нее все. Сие есть кровь моя, изливаемая за многих во искупление грехов.
Я ел и пил, понимая тщетность моих надежд, а еще я увидел, как тень печали опять легла на лицо реббе Йошуа; он сказал: Истинно говорю вам, что один из вас предаст меня.
Ученики испугались, начали перешептываться, недоумевая — ведь реббе только что причастил их к телу своему и крови своей, и вдруг такие слова. Симон-Петр подошел ко мне сзади и шепнул: Спроси его, о ком он говорит?
Я бы и сам мог сказать ему, даже назвать цену, но мне хотелось, чтобы это сделал Равви; тогда бы я понял, что он решил защищаться. Но реббе Йошуа обмакнул кусочек хлеба в чашу с подливкой из горьких трав, протянул этот кусок Иуде Искариоту и молвил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81