Аннотация
Ему тридцать лет. А соседская женщина говорила, что он некрасивый: редкие зубы, неровные, нехорошая округлость в лице, тонкий ломкий волос, бесцветные глаза. Над ним смеются, и он смеется со всеми, а думает другое, давно думает другое.

Михаил Васильевич Ворскла
РОМАН РОМАНОВИЧ
1
В хате тихо, дверь притворена. Гадалка достает из буфета, раздвигая чашки и синие фужеры, карты, обернутые в платок. Разворачивает, приглашает сесть. Освобожденную колоду передает подержать в левую руку. Платок расстилает по столу. Просит колоду себе.
Гадалка: На какие сроки будем гадать, на долгие, на краткие? Мужчина или женщина? Женатый? – Вот его король.
Карты под пальцами быстро ложатся.
Гадалка: Покоя не будет, смятение на душе, на сердце нехорошая масть, и такой много масти. Получит известие, так его не следует бояться. Женщина. Ей нужно не доверять. Вокруг нее, как ни клади, все карты случайные.
Хоть и не крепкий ветер, а в непрекращающемся – по всей площади от земли до высот, куда хватает сил запрокинуть голову, – движении стена листьев, жестких, шумных, блестящих, со скрученными волнистыми краями, их круговоротов, вращений, в них увязших сучьев, сухих, остро обломанных, скрипящих; облетающих серпантинами соцветий, – малыми и большими кругами, – сорным дождем, на воду. Сухие листья и осокоровый цвет слетают на воду – это посадки осокоров шумят на берегу. Мутная вода подмывает их корни. Осокоры накренились над водой. Этот берег крутой, а дальний берег открытый, в волнуемых ветром тростниках и камышах, протягивается широкой лентой плавно и уходит за покатые склоны. Водоемы свободно разлились. Там – в расчищенных от зарослей окнах, отвернувшись от ветра, в ветровках и брезентовых плащах сидят, кидая над волной далеко снасти. Там переговариваются тихими голосами. И одинокая фигура там – прохаживается от рыбака к рыбаку, ждет за их спинами.
Ему тридцать лет. А соседская женщина говорила, что он некрасивый: редкие зубы, неровные, нехорошая округлость в лице, тонкий ломкий волос, бесцветные глаза. Присаживается, берет по предложению удочку, перезабрасывает и – усмехнулся шутливому в его адрес замечанию. И точно, это заметно, его улыбка неприятная, случайная. «Роман Романович, ты неудачное время выбрал, сейчас будет ехать объездчик, я уже слышу в стороне мопед», – словно в насмешку к нему обратились и по отчеству. Всколыхнулись порывом тростники. Почему он пришел? – он к рыбалке не склонен, и, если на то пошло, был вчера на рыбалке. Одного раза ему достаточно. Вчера был выходной день, а сегодня рабочий. Что же он не на работе? У него что, работы нет? Чего он ждет? Но вот и дождался: спускается неторопливо с горы объездчик. Объездчик всегда после двенадцати собирает деньги, потому что эти водоемы чужие и платные, и поля вокруг и посадки чужие и платные, а бесплатные только обочины дорог и пустыри, где никто ничего не сеет, но без всякого сева и заботы восходят и множатся там дикие бурьяны. Объездчик спустился, поздоровался голосом. Стал рассказывать, широко указывая направления мест, что в ближайших селениях тоже нет нигде удачи рыбакам, а за ближними в дальних, куда овраги распространяются отраслями, и даже в самом счастливом и верном месте, куда на велосипеде ехать безнадежно, а только мотоциклом или машиной, также нет удачи рыбакам. Объездчик говорил вольно, а его слушали несвободно. Он запросил и поспешил прочь. Но едва скрылся, подошел по берегу еще один рыбак, знакомый, и, охваченный нескромной радостью, удивляется, что остался объездчиком незамечен, и вот какое ему поэтому выпало везение. Стал рассказывать смешной случай, и сам смеется больше всех. А Роман Романович веселится в полвеселья. Он думает другое, давно думает другое.
* * *
Утро накануне было не хмурое, и рыбаки, оставив ловлю, собрались кружком на берегу, и он, – Роман, – с ними. Доставали припасенное, попивали, забавлялись шутками. Посвящали друг друга в свои якобы тайны, но не искренне. Вспоминали известных подруг, и непристойно рассуждали. И задевали Романа, а он, впрочем, отвечал. И долго лицемерно смеялись. Но со временем, утомленные, притихли, потому что в душе они подобное проклинали. Солнце поднялось высоко, и откуда ни возьмись – девушки, совсем юные, почти еще девочки, – спускаются искупаться на другом берегу. И было легко от того, какие они миловидные. Одна, лет пятнадцати – шестнадцати, отважилась плыть на противоположную сторону, не смущаясь, что на обратном пути вынуждена будет пройти близко от рыбаков. Лицо ее возвышалось над водой и короткая стрижка. А потом она прошлась, неслышно ступая, и осыпалась немножко земля, где она ступала; и влажные по краям облепились пылью ступни ее ног; и она прошлась и, оправляя волосы, брызнула как раз на Романа, и при возникшем полном молчании кто-то произнес: «Вот и нашему Роману Романовичу по годам невеста». Все хохотали, и Роман Романович. Зачем же они так поступали? Девушка вернулась к подругам и улеглась загорать. А Роман Романович искоса подсматривал.
Непринужденно и легко, не вдумчиво, а с легкомысленными выходками. И он возникает, когда глупостью расцветают головы, и когда смех беспричинный, и беспричинное веселье, когда – господи, боже мой! – и если со стороны наблюдают, то удача, – бесконечный, бестолковый девичий разговор. И не нужно вслушиваться, а необходимо слышать: высокие молодые сильные голоса, гибкие как лозы. Веселость – зараза, прыгучий кузнечик – с одной на другую скачет. Восклицание – недоумение – прыскающий смех. Яркие пластмассовые очки, то снимаемые, то вновь одеваемые.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17