Сергей КАЗМЕНКО
ПОСЛАНИЕ
Рано или поздно это все равно произошло бы.
Не со мной - так с кем-то еще.
Так было предписано.
Наверняка я не был первым. Мы ничего не слышали о моих возможных
предшественниках - но это еще не говорит ни о чем. И я наверняка не буду
последним. Если не случится катастрофы, которая сотрет с лица Земли
комплекс Анангаро или же вообще уничтожит человечество, кто-то повторит мой
путь.
Я ему не завидую.
А началось все еще в детстве. Мы с Вернелом были очень дружны. Его
родители переехали на нашу окраину, когда нам было лет по семь, купив дом
как раз через улицу. Вернел тогда бредил космосом, и никто из знавших его
не поверил бы, что из этого очкарика, увлеченного до безумия всякой
техникой, со временем вырастет один из ведущих археологов страны. Возможно,
отчасти в крутом повороте в его судьбе виноват был я - у родителей была
богатейшая библиотека, и я с детства жил в атмосфере, которую она создавала
в доме. Это трудно описать словами, но книги и их герои как бы были членами
нашей семьи - все разговоры так или иначе вращались вокруг них. Отец был
историком, профессором в университете, и героями моего детства стали не
столько сказочные персонажи, сколько реальные исторические лица. Это не
было каким-то насилием надо мной, меня, конечно же, ни в коей мере не
лишали ни сказок, ни приключенческих книг - но история, особенно в
изложении моего отца, оказывалась неизменно интереснее самых замечательных
сказок и приключений. В те годы, когда все дети читают Купера, Дюма и Майн
Рида, я столь же увлеченно раскрывал толстенные тома "Истории государства
Эгро" Бангера или "Анналы" Тацита.
От меня и Вернел заразился страстью к истории. И в восемнадцать
неожиданно поступил на исторический.
А я... Я никогда не жалел о своем выборе. То, что я не пошел по стопам
отца - его это не обидело, а мнение остальных меня мало волновало. В
сущности, он сам предопределил мой выбор, когда помогал организовывать ту
самую первую выставку. Раньше меня он, наверное, почувствовал, что именно
станет делом моей жизни, хотя далеко не все мои картины - уж это-то я
прекрасно вижу, хотя он редко высказывает свое мнение определенно - ему
нравятся.
Тем летом я надолго уезжал - сначала был в Европе, потом летал на
конгресс в Аргентину - и вернулся домой только в сентябре. За время моего
отсутствия кое-что изменилось. Не стану вдаваться в подробности, я не
склонен к описанию личных переживаний и к тому, чтобы плакаться в жилетку
всем и каждому. Но происшедшие перемены существенно изменили мое восприятие
окружающего. Именно смятенное состояние, в котором я оказался, и повлекло
за собой все случившееся. Будь я в полном порядке, в обычном своем довольно
благодушном состоянии - и послание не нашло бы в моей душе ровно никакого
отклика, как остается оно практически непонятным всем остальным людям. Но
судьбе было угодно, чтобы в нужный момент я оказался нужном месте как раз в
нужном - кому? - состоянии души.
Короче, оставаться в городе я не мог. Сначала я попытался продолжить
работу в мастерской, как-то заглушить обуревавшие меня чувства работой. Но
оказалось, я только растравляю себя этим. Краски ложились на холст как
никогда быстро, линии, казалось, сразу находили свое, изначально
предназначенное им место, так что ничего не хотелсь ни изменять, ни
подправлять - но никакого удовлетворения от проделанной работы я не
испытывал. Наоборот, картины мои растравляли душу и делали еще невыносимее
то унизительное положение, в котором я оказался.
Я не выдержал и недели такой жизни.
Не знаю, чем бы все это закончилось, не получи я письма от
Вернела. Он был в экспедиции далеко на юге, где уже несколько лет
руководил раскопками в Анангаро. Мы не виделись почти год, но
переписывались регулярно, и в общих чертах я знал, чем он сейчас
занят.
Но в тот момент это меня мало волновало.
Помню, как вскрыл конверт, вынул пару листков, исписанных мелким,
корявым почерком - его принтер, наверное, опять сломался, потому что летом
в районе раскопок весь воздух был насыщен пылью, и даже из конверта
выпорхнуло крохотное облачко, когда я доставал письмо - прошел из
мастерской на кухню и стал варить кофе. Потом поставил перед собой чашку и
начал читать, отхлебывая кофе мелкими глотками. Я еще не знал, что какая-то
высшая сила вмешалось в мою судьбу. Я еще не знал, что это письмо все
изменит в моей жизни. Лишь дочитав его послание до середины, я понял:
произошло нечто поразительное, и скоро весь мир заговорит о сделанном в
Анангаро открытии.
Они раскопали легендарный зал правителя Кьерра.
В это трудно было так сразу поверить. Легендам, дошедшим к нам из
глубины веков, свойственно сильно приукрашивать действительность. Небольшую
стычку разведывательного отряда с бандой грабителей они преобразуют в
кровавую битву войска тирана с восставшим народом, грозу, обрушившуюся в
неурочное время да еще накануне какого-нибудь морового поветрия - в
ужасающее проявление гнева богов и так далее. В этом нет ничего
противоестественного и хоть в малейшей степени унижающего устное народное
творчество - просто такова логика его развития. Народу свойственно в
создаваемых им преданиях идеализировать и возвышать действительность, и к
этому надо относиться спокойно и с должным пониманием, но неизменно делать
поправку при интерпретации устных или даже письменных преданий, пришедших
из далекого прошлого.
И вот вдруг оказывалось, что одно из этих преданий оправдывалось едва ли
не в мельчайших деталях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9