Чисто визуально обед приглянулся ему сразу — были тут и горячие блюда, и закуски, и вино, и даже давно желанные «грыбы». Но прежде чем ознакомиться с данным натюрмортом поближе, у Михаила хватило выдержки неподвижно посидеть за столом в попытке вообразить какой-нибудь экзотический пейзаж себе для интерьера. Однако мысли категорически отказывались заниматься пейзажами, поскольку приступили уже вплотную к трапезе, и ему пришлось ограничиться жалким пожеланием «чего-нибудь красивого».
Последствия не заставили себя долго ждать и оказались грандиозными: Михаил вместе со столом очутился внезапно на ровной каменной площадке, представлявшей собой плоскую горную вершину. Вокруг громоздились другие горные вершины, покрытые, как и полагается, ледниками и вечными снегами, а заходящее солнце обращало эти слежавшиеся снега и ледники в застывшие симфонии красок неповторимой красоты и нежности. Михаил не сомневался в иллюзорности окружающего пейзажа, хотя с его возникновением воздух чуть похолодел и вроде бы даже стал разреженным. И вообще все вокруг — горы, снега и клонящееся к закату солнце — выглядело настолько реальным, что подходить к краю пропасти и прыгать вниз для проверки он точно не рискнул бы. Кстати, на том же плато, где Михаил сидел за своим обеденным столом, пребывала и совершенно неуместная односпальная кровать, вполне, впрочем, косящая своею девственной белизной под колоритный высокогорный сугроб. Так что панорамы она не портила.
Полюбовавшись видом, он с аппетитом приступил к обеду, хотя место располагало скорее к возвышенным раздумьям, чем к прозаическому принятию пищи. Обед, к слову, оказался выше всяких похвал. Расправившись с ним довольно быстро, Михаил ликвидировал стол с грязной посудой, соорудил под собой вместо стула удобное кресло и, ощущая себя каким-то Али-Бабой, откупорившим бутылку (или лампу?) с услужливым джинном, пожелал посмотреть, какие еще имеются в его распоряжении виды. Видов оказалось несметное количество, на все случаи жизни и на любое настроение — от безысходной депрессии до состояния романтических грез.
Его вовсе не тяготило одиночество. Исчезло желание размышлять о таинственной связи между вселенскими политическими катаклизмами и своей скромной судьбой. Одиночество оказалось необходимо ему само по себе, как данность, словно старый проверенный друг, способный успокоить мятущуюся душу, ободрить и поддержать без слов, просто самим фактом своего наличия.
Налюбовавшись вволю на пейзажи, Михаил вернул стенам их первоначальный вид, после чего разделся, перебрался на кровать и приказал свету погаснуть. Совсем. В результате его объял такой кромешный мрак, что вполне можно было спать, не закрывая глаз, потому что разницы не было никакой. Неожиданно это беспросветье вспыхнуло мириадами звезд, но лишь спустя мгновение Михаил догадался, что звезды во тьме зажглись только потому, что он этого хотел. Так, под звездами, он и уснул.
Спать ему пришлось, судя по собственным ощущениям, не слишком-то долго. И проснулся он не по собственному желанию, а был разбужен самым древним в этом мире способом: его обнимала женщина, лежащая в его постели, и обнимала не как-нибудь абстрактно, а со вполне конкретными намерениями. Как помнится, женщин на корабле было две, и не надо было зажигать свет, чтобы понять, которая из них к нему явилась. Тем паче, что вела она себя, как весенняя кошка, забравшаяся в логово к самцу.
Ни разу в жизни Михаил не отказывал женщине. Но ни одна из них до сих пор не пыталась так бесцеремонно использовать его для своих сиюминутных потребностей. Поэтому он взял ее за плечи, отстранил от себя и сказал как можно мягче:
— Погоди… Так не пойдет…
— Почему? — мурлыкнула она.
Вопрос, учитывая ситуацию, претендовал на категорию безответных. Но Михаил перед ним не спасовал. — Потому что, — ответил он, продолжая удерживать ее на расстоянии вытянутых рук и видя на фоне звезд только темный силуэт, похожий на движущуюся туманность. Ту еще туманность. Теплую. Нагую. С нежной кожей. С узкой талией. И с массой других умопомрачительных подробностей. (Эх, девчонки, кошки вы мои мартовские!») Ему, оказывается, и в самом деле нужна была женщина. Так нужна — ну просто до зарезу. И желательно — прямо сейчас. Но… В жизни существует масса непоборимых нужд. Эта была из числа поборимых.
— Уходи, — велел ей Михаил. А мгновением позже он уже летел куда-то среди звезд, причем в самом буквальном смысле. Совершив жесткую посадку всею спиной на пол, он первым делом пожалел о том, что не сообразил еще в полете запросить для себя у корабля мягкой посадки. Второй его мыслью было, как это женщины умеют ловко переворачивать все с ног на голову. Подразумевал он при этом не столько себя, сколько ситуацию, выглядевшую теперь примерно так: затащил озабоченный самец в свое логово невинную девушку для произведения над ней развратных действий, а девушка попалась из забарьерных разведчиков. Словом, не повезло половому маньяку — боевая девчонка ему подвернулась, и насильник оказался сброшенным на пол своей пещеры несолоно хлебавши.
Приподнявшись, Михаил обнаружил, что целомудренная жертва уже исчезла из его апартаментов — поторопилась унести свои прелестные ноги и прочие прилагающиеся к ним прелести из гнезда гнусного насильника. «Наверное, к Карригану пошла», — предположил Михаил. Хотя, зная женщин — а Михаил тешил себя надеждой, что он их худо-бедно знает, — Карриган должен был занимать в этой своеобразной очереди первое место. Тогда — соответственно предполагаемой женской логике — выходило, что к нему, то есть к Михаилу, Рейчел явилась уже от Карригана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102