Лазерный луч метался туда-сюда, вспыхивая разноцветьем салюта. – Колеса? Так называемые механизмы чужаков цельнокроеные. Стало быть, болванки. Они не могут перемещаться в пространстве, как и Великая Пирами…Позже было доказано, что в случившемся повинна модуляция цвета лазерной указки. Восьмидесяти миллионам зрителей показывали крупным планом, в деталях, колесника. Медленно и недвусмысленно колеса начали вращаться; что-то происходило и вдоль его «спинного хребта» – по-видимому, он разворачивал надкрылья. Странного вида лопасти вырастали из спины колесника, формируя своего рода оборку, подобную пластинам древнего ящера диметродона. Оборка слегка пульсировала.Затем колесник засветился многоцветьем, которое просачивалось откуда-то изнутри корпуса. Казалось, будто металл превратился в цветное стекло.Сэр Чарльз и еще восемьдесят миллионов замерли. Нет, не замерли – потеряли дар речи. Атмосфера в помещении наэлектризовалась. Пруденс почувствовала, как волосы на голове встали дыбом.Колеса продолжали крутиться. Колесник задергался взад-вперед, продолжая жужжать и загадочно пульсировать. Крошечные зигзаги молний – медленных молний – мерцали на его поверхности. Он непреклонно продвигался к краю стола.Сэр Чарльз, выйдя внезапно из ступора и, видимо, смутно осознав, что надо что-то предпринять, шагнул вперед, чтобы схватить колесника до того, как он свалится на пол. Но схватил пустоту.Жужжа, светясь, вращая колесами, древняя машина продолжала двигаться по горизонтали, как будто под ней по-прежнему находилась столешница. Поскольку восемьдесят миллионов зрителей были прикованы к своим креслам, они не спускали глаз с колесника, левитировавшего в пространстве между публикой на галерее и заседателями и направлявшегося непосредственно к загипнотизированной председательнице.Это был почти единственный случай расследования, когда испуганные присяжные в панике покинули суд из-за вещественного доказательства. И определенно единственный случай расследования, когда председательствующая возглавляла паническое бегство.
Какую бы валюту ни предложить на рассмотрение, Кхи Минг-Куо был миллиардером. Удачливых дельцов Свободного Китая по обыкновению представляют эдакими жирными, самовлюбленными, хитрыми и злыми неряхами. Ничего подобного. Кхи был изящен и спортивен, несмотря на свои восемьдесят шесть лет, и особой злостью не отличался. По собственной самооценке он был высокоморальным человеком, который преодолел соперников в силу таланта; по правде говоря, он вообще редко обременял себя сомнениями. Кхи Минг-Куо проделал собственный проход в этическом минном поле и, в отличие от большинства коллег, всегда видел в варварской культуре Экотопии потенциальный источник дохода. Чтобы привлечь внимание воротил, которые поддерживали изоляционистскую националистическую идеологию, для ввоза варварских товаров требовались веские основания. Кхи было около двадцати, когда его осенила мысль, что возрождение традиционной медицины способно стать идеальным условием для чрезвычайно прибыльной торговли животными, которые в урбанизированной «стране-муравейнике» не водились. Что такой бизнес подвергался решительному противодействию со стороны властей, являлось препятствием скорее практическим, нежели моральным.Предприимчивый китаец превозмог его, выработав выглядящие устаревшими принципы Охоты и вербуя в ее ряды достаточное число молодых людей. Главное, чтобы они отличались алчностью и бредили навязчивой идеей уничтожения диких животных. В чересчур отрегулированной, малонаселенной, мягкотелой Экотопии агенты Кхи Минг-Куо легко находили подобных парней. В прежние времена они буянили в лесах Среднего Запада Севмерики, увлекались машинными видами спорта и экстремальными играми; в двадцать втором столетии серьезные ограничения варваров на стрелковое оружие Кхи обратил в свою пользу, галантно предложив вернуться к арбалетам и кинжалам. Он подумывал и о мечах, но быстро исключил их по причине непрактичности. Охотничьи арбалеты представляли собой высокотехнологичные устройства: лазерные прицелы, нактовизоры, стрелы из выработанного урана для увеличения дальности.Кхи сидел за современным столом в помещении с тяжелыми драпировками, окруженный таким великолепием античности, владеть которым могли позволить себе лишь верхние эшелоны власти Свободного Китая: бронза и керамика замкнутой противоречивой бюрократии Чоу, прекрасно инкрустированные доспехи времен Трех Королевств, изящные нефриты императора Као-цу династии Тан, сине-белые безделицы династии Юань, когда Китай был временно покорен монгольскими племенами Чингисхана, массивный отлитый из бронзы тетрапод и гордость коллекции – ритуальный сосуд культуры Чанг тринадцатого столетия до н.э. Другие помещения в его роскошных особняках – на территории Свободного Китая Кхи владел одиннадцатью – содержали одинаково богатые коллекции и секретную камеру, где хранилось около сотни предметов западного искусства – скульптуры Мура, костюмы от Версаче, картины Эль-Греко, Ван Гога, Пикассо, Уорхола, Гиббона-Джонса и Ламбретты. За любой из этих шедевров его могли упечь пожизненно, если не расстрелять, привлеки он внимание Бюро Культурного Принуждения, но БКП было безнадежно коррумпировано, и китаец знал, что может подкупить любого из инспекторов. Нет, его беспокоил не БКП, а наркобарон Дьен По-Чжоу, главарь банды Белого Дракона. Кхи знал, что Дьен завидует ему, а его банда пытается подобраться к прибыльной торговле традиционными лекарствами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162