– Потому что у меня не было выбора.
– А что случилось?
«Скажи мне правду».
– Я потеряла родителей, – сказала она слегка дрогнувшим голосом. И отвернулась. – Я все потеряла. У меня нет другого дома, кроме «Блю Спрингс», нет семьи, кроме Сойера.
Воцарилось молчание, тяжелое молчание. Либби сказала немного, но Ремингтон сумел многое понять. Теперь он знал, у Него не осталось ни малейшего сомнения, что Либби сбежала от собственного отца. Нортроп сильно обидел ее, глубоко ее ранил. Она не удирала с любовником. Это не был вздорный побег из дома – поступок богатой девчонки, ищущей приключений. Даже по прошествии стольких лет она все еще боялась, что ее найдут. Худшее, что может случиться в ее жизни, – возвращение в Нью-Йорк, в дом отца.
Ремингтон же собирался вернуть ее в Нью-Йорк.
Он мысленно выругался, ненавидя себя за то, что уже сделал, и за то, что еще собирается сделать. Ему никогда не следовало целовать Либби, не следовало позволять, чтобы их взаимная любовь стала такой сильной.
К тому же ему вовсе не следовало задумываться над тем, окажется ли Либби в безопасности или нет, будет она счастлива или нет. Он не в силах ничего изменить. Прошлого не изменить.
Внезапно выпрямившись, словно не желая отвечать на заданный вопрос, она хлестнула вожжами по спинам лошадей.
– Но-о, пошли!
Лошади ускорили ход, повозка продолжала мчаться в сторону Пайн Стейшн, но ее пассажиры хранили молчание.
Бэвенс наблюдал за повозкой, двигающейся по дороге позади его дома. Злость его постепенно нарастала. У этой девицы ни на грош соображения, или ее давно бы уже не было в этих местах! Продала бы ему «Блю Спрингс» и удрала бы со всех ног в город, туда, откуда пришла.
Он скрежетнул зубами, вспомнив, как совсем недавно, когда он пытался добраться до ее овечек, его планы пошли прахом из-за чертова шотландца и его псов. Прищурившись, он наблюдал за повозкой, пока она не скрылась за холмом. Хотелось бы ему знать, кто тот парень, что сидит рядом с Либби, и что он делает на ранчо?
Бэвенс выругался, выплюнул изжеванный окурок сигары. Черт, он точно знал, что нужно этому типу. На нем ведь не было ничего, кроме обернутой вокруг бедер простыни, когда Бэвенс видел его в последний раз. Неплохо же, наверное, парень поразвлекался в постели Либби! Впрочем, так при малейшей возможности поступил бы любой мужчина, в жилах которого течет кровь. Точно так же сделал бы он сам, появись этот шанс у него.
«Интересно, – размышлял Бэвенс, – что сказала бы Аманда Блю, узнай она, что оставила ранчо девке, которая впускает к себе неизвестных мужчин?»
Он вдруг усмехнулся и развернул коня в направлении Пайн Стейшн. Ему очень захотелось оказаться там, когда приедет Либби.
Вывеска над магазином в Пайн Стейшн давно вытерлась, но ее все еще можно было различить издалека. Это был длинный бревенчатый одноэтажный дом под низкой крышей. Владели магазином Мэриан и Вальтер Джонас, пожилая супружеская пара, приехавшая в эти края около тридцати лет назад. Они обосновались на станции, когда «золотая лихорадка» достигла своего апогея и рудокопы то и дело ездили в лагеря на Севере и возвращались на Юг. Они остались здесь и тогда, когда суета улеглась, и продолжали продавать продукты и необходимые мелочи фермерам, поселившимся в поросших лесами долинах и горах Айдахо.
Недалеко от магазина находился салун Лаки, сварливого старика, бывшего некогда золотодобытчиком. Он открыл свое заведение после того, как сломал ногу, когда своенравный мул скинул его со спины прямо в ущелье. Каким-то образом – никто не знал, как именно, – ему удалось тогда дотащиться до Пайн Стейшн. Ногу он потерял из-за начавшейся гангрены, но всегда утверждал, что ему крупно повезло, ведь он остался жив. Об этом он сообщал своим посетителям при всяком удобном случае. Так его и прозвали – Лаки-счастливчик. Кличка настолько пристала к хозяину салуна, что никто уже не помнил его настоящего имени.
Все это Либби узнала от Аманды в первый же год своего пребывания в «Блю Спрингс», но она ничего не стала рассказывать Ремингтону, даже когда повозка перевалила через очередной горный хребет и их взору предстали две стоящие рядом постройки.
– Это Пайн Стейшн? – спросил Уокер.
Это были первые слова, произнесенные после почти часового молчания.
Она кивнула – в горле все еще стоял комок из-за пережитого волнения. Лучше бы Ремингтон не спрашивал о ее родителях. Вопросы вызвали к жизни слишком много воспоминаний, воскресили в памяти слишком многие вещи, о которых она старательно пыталась забыть. Расспросы напомнили ей, почему она покинула Нью-Йорк и почему никогда не сможет покинуть Айдахо и свое ранчо. Слишком поздно, но она все-таки вспомнила, почему никогда не сможет позволить себе полюбить.
Расстроенная Либби поняла, что вела себя очень глупо.
Она искоса взглянула на Ремингтона и постаралась сказать себе, что неправильно истолковала свои чувства к этому человеку. Это была не любовь, а только попытка уйти от одиночества.
Но сердце не обманешь, Либби знала правду.
– Либби, а это лошадь не мистера Бэвенса? – спросил сзади Сойер.
Девушка посмотрела туда, куда указывал пальчик мальчика, на коновязь у салуна.
– Да, это его лошадь.
Она натянула поводья и даже обрадовалась, что могла подумать о Тимоти Бэвенсе, – все лучше, чем мучиться от мыслей, которые не давали ей покоя в течение часа.
– По крайней мере, теперь мы точно знаем, что его нет на нашем ранчо и он не может сделать какую-нибудь гадость.
Когда повозка остановилась, Либби закрепила тормоз, набросила вожжи на его рукоятку и соскочила на землю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88