Я посмотрел на прекрасную Шиминдру: ее сильно расстроенный туалет и правда нуждался в починке; признаюсь, только мысль о том, что этот беспорядок причинен был обезьяной, помешала родиться моему желанию еще усилить его.
Я знаком показал Шиминдре, что она может заняться починкой, и, полный любопытства, опасений и надежды, приступил к вскрытию трупа врага тем самым ножом, который в этот день оказал мне столько важных услуг.
Шиминдра не обманула меня: я нашел во внутренностях животного красивый голубой с золотыми прожилками камень размером с голубиное яйцо.
Это был один из лучших безоаров, какие только можно найти.
«А теперь, — сказала Шиминдра, — если мне позволено дать вам совет, то не хвастайтесь ни перед кем, что обладаете подобным сокровищем, потому что оно недолго останется вашим — вас убьют, чтобы заполучить его».

Я поблагодарил Шиминдру за совет, и, поскольку кокетка уже успела сделать себе очаровательный передник из кокосовых листьев и ничто теперь не удерживало нас в лесу — напротив, у меня возникло живейшее желание покинуть его, — я попросил Шиминдру послужить мне проводником и показать самую короткую дорогу домой.
Через два часа мы пришли в Хала-Хала, к большому удивлению, но к еще большей радости всех его обитателей, которые считали меня погибшим, как Шиминдра, а увидели, что я вернулся вместе с ней.
Я рассказал о своих приключениях, Шиминдра — о своем, но ни я, ни она ни словом не обмолвились о безоаре.
XX. ВАНЛИ-ЧИНГ
— Через неделю я обосновался в Бидондо и, поскольку мне совершенно необходима была экономка, чтобы вести хозяйство, попросил у г-на де Ла Жероньера прекрасную Шиминдру, и он любезно уступил мне ее.
Мой выбор был сделан. Я решил торговать манильскими сигарами.
В самом деле, манильские сигары и в Европе составляют серьезную конкуренцию гаванским, а по всему Индийскому океану их решительно предпочитают этим последним.
Более всего меня склонило к этой мысли то, что у г-на де Ла Жероньера сигарами занималась Шиминдра. Я решил, что выгоднее будет не покупать готовый товар, но производить его и во главе предприятия поставить Шиминдру.
Ничего не могло быть проще. В саду построили нечто вроде сарая; Шиминдра наняла десять молоденьких тагалок, несколько из них прежде работали на королевской мануфактуре в Маниле; на следующий день я с удовольствием увидел, что работа идет полным ходом.
Благодаря постоянному наблюдению Шиминдры и ее знанию дела мне ничего не оставалось делать, кроме как прогуливаться; это меня и погубило.
Просто невероятно, как брошенное на ветер самое незначительное слово может иногда засесть в голове и развиться в мозгу. Вы помните те четыре слова, какие произнес за ужином у г-на де Ла Жероньера мой корреспондент — о китаянках и о своих планах насчет моей пятой женитьбы. И что же! Днем и в особенности ночью я не переставал думать об этом. Едва я ложился в постель, закрывая глаза, и задремывал, как мимо моей кровати начинала шествовать процессия китаянок, показывая мне ножки… На этих ножках туфелька Золушки болталась бы, словно шлепанец, и заметьте любопытную вещь: рядом со мной была Шиминдра — настоящая красавица, на моей сигарной мануфактуре работали десять маленьких негодниц, самая некрасивая из которых, с ее большими черными глазами, длинными бархатными ресницами, с… со всем, что у нее было, наконец, могла бы вскружить голову парижанину, а я при всем при том — что поделаешь! — мечтал только о китаянках.
Поэтому, едва проснувшись, я отправлялся в китайский квартал, заходил во все лавки, приценивался к веерам, фарфору, ширмам, здесь подхватывал пару китайских слов, там — пару кохинхинских, бормотал всевозможные комплименты маленьким ножкам, скрытым от меня длинными платьями, и возвращался вечером с твердым как никогда решением исполнить свой каприз и выбрать невесту среди китаянок.
В это время я встретил очаровательную малютку, торговавшую чаем; у нее был один из самых красивых магазинов в Бидондо; она привлекла меня главным образом тем, как ела рис с помощью этих маленьких вязальных спиц, какие заменяют китайским дамам вилки и ложки; это была уже не ловкость, а жонглирование; я думаю, красавица Ванли-Чинг из кокетства приказывала принести себе пилав, когда в магазине были посторонние.
Замечу мимоходом, что эти два слова — Ванли-Чинг — означают в переводе «десять тысяч лилий»; как видите, моей китаянке родители воздали должное и нарекли ее именем, соответствующим ее красоте.
Я осведомился у моего корреспондента о прекрасной китаянке; после первых же произнесенных мною слов он поднял палец к глазам и воскликнул:
«Ах вы, плутишка!»
Это означало: «Ну-ну, везет же вам: сразу отыскали именно ее; хорошо!»
Поняв это, я стал еще больше расспрашивать и узнал, что Ванли-Чинг была маленькой сироткой, ее подобрал знаменитый врач, влюбившийся в нее, когда ей было всего двенадцать лет, и женившийся на ней, хотя самому ему было шестьдесят пять. Провидению не было угодно, чтобы такой неравный брак длился долго. Три месяца спустя старичок-врач умер от болезни, которую сам не смог распознать; но он умер счастливым, потому что ни один человек не мог похвастаться, чтобы за ним так ухаживали во время болезни, как ходила за ним его юная и достойная супруга: он оставил ей все свое состояние — две или три тысячи рупий, довольно жалкое вознаграждение за самоотверженность, проявленную ею во время его болезни, и особенно за то, как горевала она о нем после его смерти.
Получив эти две или три тысячи рупий наследства, молодая вдова устроила в самом скромном квартале города маленький магазинчик вееров, который, благодаря ее уму и бережливости, вскоре начал чудесным образом процветать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69