Но кто же этот молодой человек? Один Дюбуа мог бы это сказать, поэтому, когда Дюбуа появился около пяти часов вечера, чтобы сопровождать его королевское высочество на Паромную улицу, регент спросил:
— Дюбуа, а кто это такой — господин де Ливри из Нанта? Дюбуа почесал нос, видя, куда клонит регент:
— Ливри? Ливри… — произнес он, — погодите-ка…
— Ну да, Ливри.
— Кто-нибудь из семьи Матиньонов, прижившийся в провинции.
— Но это не объяснение, аббат, а всего лишь предположение.
— А кто о нем что-нибудь знает? Тоже мне имя! Пригласите господина Озье.
— Глупец!
— Но я, монсеньер, — сказал Дюбуа, — генеалогией не занимаюсь, я грубый простолюдин.
— Полно тебе глупости говорить.
— Вот черт! Кажется, монсеньер не в шутку заинтересовался этим Ливри! Вы хотите передать приказ кому-нибудь из этой семьи? Тогда другое дело, я постараюсь найти вам кого-нибудь хорошей крови.
— Иди ты к черту! И по дороге пришли мне Носе.
Дюбуа изобразил на лице наиприятнейшую улыбку и вышел. Через десять минут дверь отворилась и вошел Носе. Это был человек лет сорока, очень изящный, высокий, красивый, холодный, сухой, остроумный, насмешливый и, впрочем, один из самых любимых приятелей регента.
— Монсеньер спрашивал меня? — произнес он.
— А, это ты, Носе? Здравствуй!
— Мое нижайшее почтение, — сказал, кланяясь, Носе. — Могу ли я чем-нибудь быть полезен вашему королевскому высочеству?
— Да, уступи мне на время твой дом в предместье Сент-Антуан, но чтоб он был совершенно чист и пуст, и никакой фривольности в убранстве, понимаешь?
— Для добродетельной особы?
— Да, Носе, для добродетельной.
— Тогда почему бы вам не нанять дом в городе, монсеньер? У этих домов в предместьях ужасно дурная слава, предупреждаю вас.
— Особа, которую я хочу там поселить, не знает даже, что такое дурная слава, Носе.
— Черт возьми, примите по этому поводу мои самые искренние поздравления, монсеньер.
— Но никому ни слова, хорошо, Носе?
— Безусловно.
— И ни цветов, ни эмблем, пусть снимут все рискованные картины. А зеркала и панно там какие?
— Зеркала и панно могут остаться, монсеньер, все очень пристойно.
— В самом деле?
— Да, чистейший стиль Ментенон.
— Ну, тогда оставим панно, ты мне за них отвечаешь?
— Монсеньер, мне все же не хотелось бы брать на себя такую ответственность, я ведь не добродетельная особа, а может быть, для пущей добродетели их соскоблить совсем?
— Ба, Носе, ради одного дня не стоит, ведь это какие-нибудь мифологические сюжеты?
— Гм, — произнес Носе.
— Впрочем, ведь на это нужно время, а у меня всего несколько часов. Отдай мне ключи.
— Я только схожу к себе, и через четверть часа они будут у вашего высочества.
— Прощай, Носе, твою руку. Но ни слежки, ни любопытства — советую и прошу.
— Монсеньер, я еду на охоту и вернусь, когда ваше высочество позовет меня.
— Ты достойный товарищ, прощай, до завтра! Уверенный, что у него теперь есть подходящий дом, чтобы поместить дочь, регент тотчас же написал госпоже Дерош второе письмо и послал за ней берлину; он приказал прочесть Элен письмо, не показывая, и привезти девушку. Письмо содержало следующее:
«Дочь моя, подумав, я решил, что Вы должны быть рядом со мной. Будьте любезны, не задерживаясь ни на мгновение, последовать за госпожой Дерош. По приезде в Париж Вы получите от меня известия.
Ваш любящий отец».
Элен, когда госпожа Дерош прочла ей это письмо, стала всячески сопротивляться, умолять, плакать, но на этот раз все было напрасно, и ей пришлось подчиниться. Вот тут-то она и воспользовалась тем, что ее на минуту оставили одну, и написала Гастону письмо, которое мы с вами уже прочли, и попросила крестьянина отвезти его. Потом она уехала, с горечью расставшись с жилищем, ставшим дорогим ей, потому что она надеялась здесь обрести своего отца и потому что сюда приходил к ней возлюбленный.
Что же касается Гастона, то, как мы уже рассказывали, получив письмо, он поспешил к заставе. Когда он туда прибежал, едва светало. Проехало немало экипажей, но ни в одном из них Элен не было. Постепенно холодало, и надежда покинула молодого человека. Он вернулся в гостиницу; ему оставалось надеяться только на то, что там его ждет письмо. Когда он шел через сад Тюильри, било восемь часов. В это самое время Дюбуа, держа под мышкой портфель, с победным видом вошел в спальню регента.
XX. ХУДОЖНИК И ПОЛИТИК
— А, это ты, Дюбуа? — сказал регент, увидев своего министра.
— Да, монсеньер, — ответил Дюбуа, вытаскивая бумаги из портфеля, — ну как, наши бретонцы вам по-прежнему милы?
— А что это за бумаги? — осведомился регент, несмотря на вчерашний разговор, а может, именно благодаря ему, чувствовавший тайную симпатию к Шанле.
— О, пустяки, — ответил Дюбуа, — во-первых, небольшой протокол вчерашней встречи шевалье де Шанле и его светлости герцога Оливареса.
— Так ты подслушивал? — спросил регент.
— О Господи, а что я должен был делать, монсеньер?
— И ты слышал…
— Все. Итак, монсеньер, что вы думаете о притязаниях его католического величества?
— Я думаю, что, может быть, им располагают без его согласия.
— А кардинал Альберони? Черт возьми, монсеньер, посмотрите, как этот молодец распоряжается Европой! Претендент на престол Англии, Пруссия, Швеция и Россия рвут Голландию на куски, Священная империя возвращает Неаполь и Сицилию, великое герцогство Тосканское отходит сыну Филиппа V, Сардиния — герцогу Савойскому, Коммакьо — папе, а Франция — Испании. Ну что же, надо сказать, для плана, задуманного звонарем, достаточно грандиозно.
— Дым все эти проекты, — прервал его герцог, — а планы — пустой сон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119