— Жена господина де Монлуи, близкого друга моего хозяина.
— Хорошо, — сказал Дюбуа и добавил десять луидоров, — а что твой хозяин делал в Нанте?
— Да что обычно делают молодые господа: охотился, фехтовал, по балам ездил.
Дюбуа убрал десять золотых. Ован вздрогнул всем телом.
— Погодите, погодите-ка, — сказал он, — он еще кое-что делал.
— А, вот как, — сказал Дюбуа, — так что же он делал?
— Два или три раза в неделю уходил ночью из дому, уходил он часов в восемь вечера и возвращался в три-четыре часа утра.
— Прекрасно! — произнес Дюбуа. — И куда же он ходил?
— Об этом я ничего не знаю, — ответил Ован. Дюбуа продолжал держать десять золотых в руке.
— А со времени отъезда, — спросил Дюбуа, — что он делал?
— Проехал через Удон, Ансени, Ман, Ножан и Шартр.
Дюбуа протянул руку и длинными пальцами вынул из стопки еще десять луидоров. Ован глухо застонал от досады.
— А в пути, — спросил Дюбуа, — он ни с кем не познакомился?
— Познакомился с одной юной воспитанницей клисонских августинок. Она ехала с монахиней по имени сестра Тереза.
— А как звали воспитанницу?
— Мадемуазель Элен де Шаверни.
— Элен! Многообещающее имя, и уж конечно, эта прекрасная Елена — любовница твоего хозяина?
— Черт возьми, я об этом ничего не знаю, сами понимаете, мне он об этом ничего не говорил.
— Ну и умница! — сказал Дюбуа и отнял от пятидесяти луидоров еще десять.
Холодный пот катился по лбу Ована, — еще четыре таких ответа, и получится, что он продал своего хозяина даром.
— А эти дамы едут с ним в Париж? — продолжал Дюбуа.
— Нет, сударь, они остановились в Рамбуйе.
— Ага! — произнес Дюбуа.
Это восклицание показалось Овану добрым предзнаменованием.
— А добрая сестра Тереза даже уехала обратно.
— Ну, — сказал Дюбуа, — это все не столь уж важно, но не следует разочаровывать начинающих.
И он добавил к стопке десять монет.
— Таким образом, — продолжал Дюбуа, — юная девица осталась одна?
— Вовсе нет, — сказал Ован.
— Как нет?
— Ее ждала одна дама из Парижа. :
— Дама из Парижа? — Да.
— Ты знаешь ее имя?
— Я слышал, как сестра Тереза называла ее госпожой Дерош.
— Госпожой Дерош! — воскликнул Дюбуа и положил на стол десять золотых, начав вторую стопку. — Так ты говоришь, госпожа Дерош?
— Да, — ответил, сияя, Ован.
— Ты в этом уверен?
— Да, Боже ж ты мой, конечно, уверен: она длинная, худая, с желтым лицом.
Дюбуа добавил еще десять луидоров. Ован сожалел, что не останавливался перед каждым эпитетом, на своей поспешности он, очевидно, потерял двадцать монет.
— Длинная, худая, с желтым лицом, — повторил Дюбуа, — Да, она самая.
— Ей от сорока до сорока пяти лет, — добавил Ован, сделав на этот раз паузу.
— Точно, она! — повторил Дюбуа, добавляя еще десять луидоров.
— И одета в шелковое платье с большими цветами, — продолжал Ован, который хотел из всего извлечь выгоду.
— Прекрасно, — повторил Дюбуа, — прекрасно.
Ован увидел, что об этой женщине его собеседник знает уже достаточно, и в ожидании замолчал.
— И ты говоришь, что твой хозяин познакомился с этой девицей в дороге?
— То есть, сударь, как сейчас подумаю, так сдается мне, что это знакомство было чистой комедией.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Думаю, они и до отъезда были знакомы. Постойте-ка, уверен, что это ее мой хозяин поджидал в Удоне.
— Хорошо, — сказал Дюбуа, добавляя еще десять золотых, — может, ты на что и пригодишься.
— Больше вы ничего не хотите знать? — поинтересовался Ован жестом игрока, собирающегося сорвать банк, протягивая руку к обеим стопкам, дававшим ему сорок луидоров чистого выигрыша.
— Минуточку, — остановил его Дюбуа, — а девушка хороша собой?
— Как ангел, — сказал Ован.
— И они, она и твой хозяин, конечно, назначили свидание в Париже?
— Нет, сударь, напротив. Я думаю, что они простились навеки.
— Ну, это тоже комедия.
— Не думаю. Когда они расстались, господин де Шанле был такой грустный.
— Так они больше не увидятся?
— Увидятся, но сдается мне, что в последний раз, и все будет кончено.
— Ну что же, забирай свои деньги и помни, что, если ты скажешь хоть слово, через десять минут ты мертв.
Ован бросился на свои девяносто луидоров, и они в одно мгновение исчезли в необъятном кармане его штанов.
— А теперь, — сказал он, — я могу ведь бежать, да?
— Бежать, болван! Ни в коем случае! С этой минуты ты принадлежишь мне, я купил тебя, и ты будешь мне особенно полезен в Париже.
— В таком случае, сударь, я останусь, обещаю вам, — сказал, тяжело вздыхая, Ован.
— Ну, в твоем обещании нет нужды.
В эту минуту дверь отворилась и снова появился господин Тапен, лицо его выражало полное смятение.
— Что нового? — спросил Дюбуа, хорошо разбиравшийся в чужих настроениях.
— Очень важные сведения, монсеньер, но прикажите выйти этому человеку.
— Возвращайся к хозяину, — сказал Дюбуа, — и, если он будет кому-нибудь писать, запомни, что мне очень любопытно познакомиться с его почерком.
Ован в восторге оттого, что сейчас он свободен, поклонился и вышел.
— Ну так, господин Тапен, — сказал Дюбуа, — что там такое?
— А то, монсеньер, что после охоты в Сен-Жермене его королевское высочество, вместо того чтобы вернуться в Париж, отослал туда свою свиту, а сам приказал везти его в Рамбуйе.
— В Рамбуйе? Регент едет в Рамбуйе?
— И будет здесь через полчаса. Да он уже был бы здесь, если бы, на счастье, не проголодался и не заехал в замок перехватить что-нибудь.
— А зачем он едет в Рамбуйе?
— Понятия не имею, монсеньер, разве что ради той юной девицы, которая недавно приехала с монахиней и остановилась во флигеле этой гостиницы.
— Вы правы, Тапен, ради нее, именно ради нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119