Эверт Лундстрём Ларс Хесслинд
Операция «Отче наш»



Эверт Лундстрём, Ларс Хесслинд
Операция «Отче наш»

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Я вошел в синдикат, как никогда полный решимости сохранить Кубок для Америки.
Победа в Кубке «Америки» – личный вызов для каждого, кто интересуется парусными гонками.
Гарольд Вандербильт, член синдиката «Интрепид 1967»

1

Я крепко нажал стальной пластинкой гардамана на ушко трехгранной иглы. Она медленно одолела сопротивление двойного слоя дакронового полотнища. Еще два стежка, и кренгельс будет надежно заделан латунным кольцом.
Генуэзский стаксель занимал почти весь пол мастерской. Я подтянул фаловый угол к плате швейной машины.
Игла принялась рисовать аккуратный зигзаг вдоль шкаторины. Парус волнами проходил через машину.
Закончив утренний урок, я поднялся на второй этаж и поставил чайник на плиту. На часах – десять. На календаре – 26 марта.
Можно перекурить. Я вытащил смятую пачку из нагрудного кармана рубашки. Пусто. В спальне у меня лежал нетронутый блок.
Незастеленная кровать напомнила, что следует прибраться до прихода Моники.
Я сделал два глубоких вдоха. В легкие хлынул свежий весенний воздух. Свет и тени резко контрастировали. Утро прочно воцарилось в гавани Гётеборгского королевского общества парусного спорта и на холмах Лонгедрага. Чистое, как «Смирновская».
Солнечный свет выбелил японские соломенные обои по бокам зеркала. Я остановился перед ним. Увиденное чем-то было схоже с неубранной постелью.
Возраст – тридцать пять. Две глубоких залысины. Мышиного цвета волосы с светлыми прядями. Растущее число морщин на лбу. Глубокая складка между густыми бровями над серыми глазами. Часть лица скрыта косматой каштановой бородой. Кожа на скулах и лбу загорелая и обветренная. Крепкие белые зубы во рту, одинаково склонном к смеху и брани. Рост высокий, жилистое тело. Плечи широкие. Торчащие из подвернутых манжетов руки – мускулистые и волосатые. Загрубевшие кисти. На пальцах правой не хватает одного сустава. Срезан шкотовой лебедкой. Ладони жесткие от мозолей, натертых шкотами и фалами. 182-сантиметровая фигура облачена выше пояса в бежевую рубашку не первой чистоты, с двумя нагрудными кармашками и с погончиками.
Я повернул ручку на электроплите на цифру «1».
Лестница между этажами скрипела, как всегда весной. Словно зима упиралась, не желая выходить из старой древесины.
Деревянные башмаки ждали меня внизу. Я обулся и вышел, чтобы встретить почтальона Ульссона.
Еще сухие по-зимнему кустики малины вдоль дорожки играли, как на арфе, на спицах велосипеда. То один, то другой прутик хлестали серые форменные брюки Ульссона. Металлическая пряжка пустила солнечный зайчик.
– Доброе утро, Ульссон, – или пора уже говорить «добрый день»?
– Привел бы в порядок дорожку. В этой глине недолго и завязнуть.
Уныло пожав своими почтальонскими плечами, Ульссон с маху опустил на мою ладонь три письма. Я проводил взглядом его удаляющуюся спину. Наклонясь над рулем, он продолжал свой путь, отягощенный вечными проблемами местного Дорожного управления.
Я бросил несколько ложек заварки в чайник из псевдокитайского фарфора, купленный в 1969 году в Китайгороде в Сан-Франциско. Налил кипятку и выключил плиту. Ноздри защекотал запах смоленого каната. «Лапсан Сучон» – самый подходящий сорт для моряка.
Содержание двух писем я угадал по конвертам: в одном – очередной счет от такелажной мастерской, в другом, без сомнения, – напоминание агента, в прошлом сезоне поставившего мне парусину, что надлежит незамедлительно уплатить шестьдесят две тысячи крон, иначе дело будет передано в нотариальную контору. Этот долг кошмаром преследовал меня последние полгода. Я не стал вскрывать эти письма.
Третий конверт мне ничего не сказал. Роскошное изделие с водяным знаком. В нижнем левом углу тонкие выпуклые цветные буквы извещали, что отправитель – адвокатская фирма Марк и Леффлер.
Письма от адвокатов всегда внушали мне неприязнь.
Я вскрыл конверт ножом для резки хлеба. Извлек из него фирменный бланк с вычурно обрезанными краями.

«Уважаемый г-н Морган Линдберг.
Мы были бы Вам чрезвычайно признательны, если Вы сочтете возможным посетить нашу контору по указанному выше адресу в пятницу, 2 апреля, в 11.00, для обсуждения выгодного для Вас интересного проекта.
Просьба сообщить нашему секретарю, фрекен Кассель, сможете ли Вы прибыть; тел. 98 60 32, доб. 21.
С совершенным почтением».

Завершали послание две неразборчивых подписи лиловыми чернилами. А также постскриптум:

«Если Вас больше устраивает другое время, сообщите, пожалуйста, об этом фрекен Кассель».

Я постоял в раздумье с письмом в руке. На подоконник снаружи опустилась синица. Ее коготки стучали по жести.
Я прошел в гостиную. Через весь пол пролегла от окна солнечная дорожка. Продолжая путь вверх по стене, она высекла искры из серебряных кубков на парадной полке. Яркие блики играли на стекле водолазного свидетельства.
Что ни говори, с годами парусный спорт стал моим образом жизни. С семи лет мной овладела одержимость гонками, и с тех пор она только возрастала. Глаза вновь обратились к парадной полке: в самом центре лежала пропитанная солью черная дубовая чурка. В нее мой друг, лодочный мастер Клинк-Юхан, вмонтировал мою олимпийскую серебряную медаль. Navigare necesse est, vivere non est necesse. Плыть, непременно плыть, даже ценою жизни. Латинское изречение о необходимости плавания не вызывало у меня сомнений. Будь у меня мировоззрение, я выразил бы его именно в этих словах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81