— Верлибр номер двести шесть! — торжественно провозгласил он, обращаясь, по-видимому, к обитателям лондонской канализации. — Итак…
Большая грязная лужа.
Не нужен носильщику быстрый страус.
Эхом труба вонзилась
И наклонилась.
Мимо проносят восемь
Сосен, пылающих ярко,
Под триумфальную арку.
Дождь можно резать.
Но гадом будет тот,
Кто «не надо мерить ни разу»
Скажет и засмеется
Лишь коршуну удается
Чистить зубы камнем,
Напоминающим сонеты Шекспира
Или что-то подобное,
Но это не важно. Важно
Лишь то, что на свете есть
Честь и быстрые лошади.
Не надо под сенью акации
Думать о канализации!
«Не надо», — подумал я, а Холмс, тем временем, продолжал с завыванием:
Хотя, пыхтя и кряхтя,
Я ухожу вдаль.
Боль.
Уотсон без головы — Уотсон.
Лиса без хвоста — лиса,
Небеса — вот они, рядом!
Не надо, Гудгейт, не надо
Их заменять сатином.
Скотина. Хотя, вполне вероятно,
Что арфа, все же, духовой инструмент…
«Мент, мент, мент…» — разнеслось в темноте эхо. Я подумал, что канализация — самое подходящее место для верлибров. Холмс перевел дыхание и осведомился:
— Ну, как, Уотсон? Как мои новые стихи? Вот, например, верлибр номер…
Неожиданно сверху на пас упал луч света и гаечный ключ. Мы подняли головы. Над нами зияло открытое отверстие канализационного люка.
— Джереми, — услышали мы грубый голос, — подай инструмент.
Сверху показались чьи-то ноги в грязных ботинках.
— Эй, осторожнее, это моя голова, — торопливо предупредил Холмс, но было уже поздно.
Через несколько минут, выудив сорвавшегося вниз великого сыщика, мы с рабочими вылезли наверх. В розовых лучах заходящегося солнца взорам нашим предстал наш дом. Мимо пробежал мальчишка-газетчик.
— Последние новости! Сенсация! Лорд Хьюго Блэквуд скончался! Кому достанется миллионное состояние?! Сенсация! Сенсация! — кричал он, размахивая свежим номером «Дейли телеграф»
Холмс сел на мостовую и задумался.
Глава 5.
На следующее утро Холмс поднял меня раньше обычного.
— Собирайтесь быстрее, Уотсон, мы едем к Блэквудам. Сегодня похороны старого лорда. Предчувствие подсказывает мне, что наше присутствие там необходимо.
Моя служба в колониальных войсках приучила меня не задавать лишних вопросов. Я вскочил и принялся одеваться.
К Блэквудам мы прибыли когда все уже были в сборе. Около узорных чугунных ворот с гербом (до сих пор не могу понять, что на нем было изображено) теснились многочисленные экипажи, кругом сновали слуги и репортеры. С трудом протиснувшись через толпу зевак, мы с Холмсом прошли в ворота и зашагали по дорожке к замку.
Теперь, при свете дня, я, наконец, смог разглядеть его. К четырехэтажному зданию с массивными старинными башнями по бокам примыкали два крыла более поздней пристройки. Над Центральным строением возвышалась башня с узким готическим шпилем. Большие часы на ней были лишены минутной стрелки и доброй половины цифр. Фасад здания, похоже, не раз подвергался многочисленным переделкам. Увитые плющом лепные карнизы, амуры, атланты, нависающие над краем крыши химеры («У-у, какие гнусные морды», — пробормотал Холмс, завидев их) — все это разнообразие складывалось в неповторимый бредовый ансамбль. На вес над парадным подъездом поддерживали две мужеподобные кариатиды. Рядом с восстановленными дверями стоял дворецкий Квентин в черном костюме и мрачно смотрел на царившую кругом суматоху.
— Добрый день, джентльмены, — сказал он, заметив нас. — Если вы к старому лорду, то он умер.
— Вы слышите? — обратился ко мне Холмс. — Он и вправду умер. Это хорошо. Значит, народу будет много.
В этот момент дверь распахнулась, и рванувшийся внутрь Холмс сшиб с ног священника в черной сутане, который выходил из замка под руку с высоким человеком в темно-синем плаще. Последний помог святому отцу подняться, затем сурово посмотрел на Холмса и, погрозив ему пальцем, произнес:
— Как говорили древние египтяне — «когито эрго сум» [мыслю, следовательно существую (лат) — прим. OCR] — что означает: не зная броду, не суйся в воду. Пейте элениум.
— Кто это? — спросил я у Квентина, когда странная пара удалилась.
— Длинный — это доктор Мак-Кензи, — ответил тот, — а священника я и сам первый раз вижу.
— Пойдемте внутрь, Уотсон, — подергал меня за рукав Холмс — Истина требует нашего присутствия.
Наконец-то мы оказались в зале. Былая пустота сменилась многолюдной толпой — здесь собрался весь цвет Лондона. Пробираясь вперед, мы неожиданно очутились лицом к лицу с мистером — нет, теперь уже с лордом — Дэниелом Блэквудом. Как это ни странно, он был трезв.
— О, друзья мои, вы пришли! А у меня такое горе! — Дэниел зарыдал.
— Мужайтесь, мужайтесь! — говорил Холмс. — Мужчине не пристало плакать!
Я тем временем осматривал зал и приглядывался к гостям. Леди Гудгейт привлекала всеобщее внимание, но это было внимание, каким пользуются прокаженные: на них всем хочется посмотреть, но подойти близко никто не решается. Угол, который она занимала, старательно обходили стороной. Если вы видели гиппопотама Джимми в лондонском зоопарке, вы можете смело утверждать, что видели леди Гудгейт, различие совсем небольшое. Слой румян не мог скрыть ее возраста, приближавшегося к шестидесяти. В руке она держала молитвенник, а в ее очах фанатичным огнем горела неиссякаемая вера. Мне стало страшно.
— На самом верху — донесся из-за моей спины голос Холмса. — Уотсон, вы слышите? Оказывается, книга с деньгами лежала на самом верху шкафа!
Я задрал голову. Высота шкафа была, по меньшей мере, десять футов.
— Ну и что? — спросил я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28