И их бомжу на вид примерно столько.
Вот какая заноза, оказывается, царапала Дмитрия все эти дни! Он тут же позвонил участковому.
— У тебя фотография твоего бомжа Иванова есть?
— Есть, — с готовностью доложил участковый. — У меня на всех бомжей моего участка есть краткие сведения.
— Знаешь, ты спроси у него, только аккуратно, не сохранил ли он фото тридцатилетней давности. Если сохранил, сделай ксерокс — и ко мне.
— Будет сделано. А что, какая-то ниточка?
— Ниточка, но другая. — Дмитрий собрался было рассказать знаменитую блокадную историю, но решил, что пока лучше этого не делать. Чего доброго, участковый расчувствуется и выложит её бомжу. А тот поймёт свою выгоду и станет уверять, что он и есть знаменитый Николай Николаевич. Нет, сначала надо получить какие-нибудь косвенные подтверждения. — И вот ещё что: если есть детские фотографии — тоже неси. Скажи, на один день, с обязательным возвратом.
Самарин, мол, просит.
Фотографии были доставлены уже к концу дня. Правда, не детские — как они могли сохраниться у бомжа Иванова, а те, что лежали в архиве паспортного стола.
Участковый приплюсовал и ту, что была у него: на ней Иванов выглядел довольно помятым мужичком. С этими фотографиями Дмитрий отправился в больницу к художнику Фёдорову.
Алексей Пахомович стоял в коридоре у телефона, который висел на стене. Был он в спортивном костюме, тёплых носках и тапочках. Старик что-то строго выговаривал в телефонную трубку. Дмитрия он узнал мгновенно, кивнул ему, прося подождать. И не успел Дмитрий отойти к подоконнику, чтобы не мешать разговору, как художник уже освободился.
— Чем могу служить, молодой человек? Поймали свою шайку?
— Скоро поймаем, — уверил Дмитрий, — только сегодня я к вам по другому делу.
Он вынул из полиэтиленового мешка гостинец — купленные у метро пару яблок и пару бананов.
— Ну уж это вы зря, — смутился художник. — Или это взятка? Тогда скажите, за что. Говорите скорей, не мучайте.
— Вам этот человек не знаком? — И Дмитрий вынул фотографии бомжа.
— Ещё бы! Естественно, знаком — я же его рисовал. Николай Николаевич, известная личность. Неужели вляпался в какую-нибудь пакость?
— Вы уверены? — переспросил Дмитрий.
— Абсолютно. Так что он натворил? Если это, конечно, не тайна следствия.
— Нет, — успокоил старика Дмитрий, — не тайна. Мы ещё проверим, конечно, но если это тот самый Николай Николаевич, то вляпал он только самого себя — продал квартиру жулью. Сейчас бомжует.
— И вы так спокойно об этом говорите? Даже улыбаетесь!
— Я же пришёл к вам специально из-за него. Если это он, постараемся что-то сделать.
— Человек, можно сказать, является достоянием мировой истории! Где он сейчас ночует, вы знаете?
— На лестнице в доме, где прежде и жил.
— Передайте Николаю Николаевичу, пусть переселяется в нашу квартиру. Он ведь не пьёт?
— По нашим данным, не особенно.
— Я сегодня же позвоню супруге, она его примет. Это позор, позор для страны, для народа! Николай Николаевич Иванов, самый юный герой блокады — бомжует! Стыд-то какой! Вы, молодое поколение, это хоть понимаете?
— Потому я и пришёл к вам. Да мы его сами устроим, главное — квартиру ему вернуть.
— Спасибо вам! — Алексей Пахомович обеими руками пожал Дмитрию руку. — И все-таки передайте ему! А то приезжайте с ним вместе, если вам это не зазорно — в компании с бомжом. Посидим, у меня много чего есть показать. Я ведь завтра выписываюсь, — он похлопал по левой стороне груди ладонью, — наладили мой мотор! — И старик отправился в палату.
Довольный, Дмитрий вызвал лифт. Он не знал, что жить художнику осталось лишь два часа. А когда лифт наконец поднялся и двери его раздвинулись, из него шагнула Агния.
— Привет, сестрёнка! — изумлённо воскликнул Дмитрий. — У тебя здесь кто?
Надеюсь, не с Глебом опять? Мы вроде бы недавно виделись… А, вспомнил: ты же спрашивала меня про художника Фёдорова. Я как раз от него — навещал как потерпевшего и одновременно свидетеля.
— Вот-вот, братик, я к нему, Фёдорову Алексею Платоновичу.
— Пахомовичу, — поправил Дмитрий. — Мы с ним только что говорили, минуту назад. Он ещё до своей шестой палаты не дошёл. Знаешь, Агния, а ведь мы с тобой уже второй раз сталкиваемся. Афиногенов, теперь Фёдоров. Ну прямо будто одно дело копаем!
— Нет уж, я в ваших делах не участвую.
— Ладно, сестрёнка, привет Глебу. — Дмитрий улыбнулся и поставил ногу между дверей вновь подошедшего лифта.
— Штопке тоже привет. — Агния улыбнулась, дождалась, пока за братом захлопнутся двери, и отправилась искать шестую палату.
* * *
— Ну, милая моя, так вам сразу все про Антона и выложить!
Старого художника Агния нашла в холле задумчиво сидящим в кресле перед выключенным телевизором. Предъявила на всякий случай журналистский билет, рассказала про издательское задание. Старик, взяв в руки удостоверение, долго его изучал. Вступать в беседу у него явно не было никакого желания.
— Может, потом как-нибудь? — предложил он. — Завтра я выписываюсь.
Приезжайте ко мне, попьём чаю, покажу вам свои работы. Правда, сейчас-то они мало кого интересуют, особенно молодых. — В словах художника Агния расслышала горечь. — А когда-то!.. Такие были споры, так нас били за формализм! Сейчас это звучит анекдотично, да? Приезжайте, что нам тут, в больнице, разговаривать!
Но Агния вспомнила ревнивый взгляд его супруги и решила идти к цели прямо теперь.
— Никак нельзя откладывать, Алексей Пахомович, — произнесла она умоляюще.
— Вы же сами знаете эти издательства, ставят такие жёсткие сроки! А ваше творчество я наизусть знаю! У меня оба ваши альбома на полках стоят с юности!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125