Хватило. И даже осталась мелочь на короткий звонок в Москву. О том, как он будет отчитываться в бухгалтерии за этот никакими статьями не предусмотренный перерасход, Голубков не думал. Бывают случаи, когда интересы бухгалтерии отступают на второй план. Редко, но бывают.
Сейчас и был как раз такой случай.
III
В эпоху развитого социализма, или, как все чаще стали говорить — при коммунизме этой проблемы не существовало вообще. Она возникла, когда горбачевская «гласность», пройдя феерически быстрый путь, соразмерный лишь со скоростью обесценивания советского «рваного» рубля, превратилась если не в свободу слова, то по крайней мере в свободу выражения слов. Всяко-разных, в том числе и таких, какие — по определению Даля — выражают "особое состояние души, а академическими лингвистами характеризуются как ненормативная лексика.
Книгоиздатели вышли из положения просто: кто прямо лепил мат открытым (авторским, разумеется) текстом, а те, кто посовестливее, заменяли его многоточиями, вынуждая пытливого читателя высчитывать количество точек и перебирать в памяти весь с детства известный лексикон, отчего чтение превращалось в своеобразный кроссворд.
В самом трудном положении оказалось телевидение. С одной стороны, оно претендовало — и не без оснований — на роль наиболее оперативного выразителя народного гласа, а с другой — этот глас был не всегда и не вполне нормативен, хоть и правдиво отражал то самое «особое состояние души», в каком находился народ.
Доподлинно не известно, у кого в голове родилась счастливая мысль заменять в событийных телерепортажах и уличных интервью ненормативную лексику сигналом «пик-пик», но идея сразу была принята «на ура» и обрела самое широкое распространение во всех электронных СМИ. Все были довольны: и самые ревностные блюстители нравственности и чистоты русского языка, и самые яростные поборники неприкрашенной правды жизни. Что же до телезрителей и радиослушателей, то им тоже не на что было пожаловаться. Кто как хотел понимать эти «пик-пик», тот так и понимал и имел все основания считать свое понимание единственно правильным.
* * *
Если бы реплики начальника Управления по планированию специальных мероприятий генерал-лейтенанта Александра Николаевича Нифонтова, которые он подавал по ходу доклада полковника Голубкова о результатах каирского совещания, записывались синхронно для последующей трансляции на телевидении, они состояли бы из сплошных «пик-пик», изредка перемежаемых вполне литературными «Как-как?!», «Что-что?!» и восклицаниями «Твою мать!», просто «Твою мать!». Без «пик».
Когда полковник Голубков закончил доклад, в кабинете начальника УПСМ воцарилась глубокая тишина.
Был третий час ночи. В старинном дворянском особняке, на проходной которого красовалась никому ничего не говорящая вывеска "Аналитический центр «Контур», светились лишь два окна на втором этаже да желтел тусклый дежурный свет в фойе.
В серой «Волге» полковника Голубкова, приткнувшейся во дворике особняка рядом с «Ауди-80» генерал-лейтенанта Нифонтова, на откинутом кресле дремал водитель, проторчавший перед этим почти три часа в Шереметьево-2 в ожидании «Боинга» из Каира, застрявшего где-то на полпути из-за плотного тумана. Шофер «ауди», тоже осоловевший от ожидания, перекуривал и вяло трепался с охранниками в штатском, дежурившими у ворот. Время от времени он поглядывал на окна нифонтовского кабинета в надежде, что вот-вот свет погаснет и можно будет скоренько забросить шефа в Сокольники и самому отправляться домой — в микроволновке его ждал ужин, а в холодильнике потела едва початая бутылка кристалловского «Привета».
Но окна не гасли. Нет, «пик-пик-пик-пик», не гасли. Да о чем же, «пик-пик», можно столько п….ть?!
Нифонтов молчал. Молчал и Голубков. Он понимал, что шефу нужно время, чтобы хоть немного освоиться в лавине обрушившейся на него информации.
— Твою мать! — произнес наконец начальник УПСМ, как бы подводя предварительный итог своим напряженным раздумьям. — Красиво, черт! Лихо, ничего не скажу. Как же мы с тобой, Константин Дмитриевич, до этого не додумались?
— Мы и не могли додуматься. А если бы даже додумались — толку? Блюмберг прав: это можно сделать только всем вместе.
— Можно, думаешь? — переспросил Нифонтов. — Да ты не дергай, не дергай плечами!
У тебя была уйма времени на анализ. Мог бы и определиться!
— Я-то определился. Только мое мнение мало что значит.
— Сейчас меня интересует твое мнение. И ничье другое! Реален план? Можно его осуществить?
— Можно, — кивнул Голубков. — Но очень трудно.
— Очень трудно, на все-таки можно? — уточнил Нифонтов. — Только ты, Константин Дмитриевич, отдавай себе отчет в том, что говоришь. Полный отчет. Ты — начальник оперативного отдела. И тебе этот план реализовывать. Понял? Тебе!
— Ты прав, у меня было время подумать, — проговорил Голубков. Он машинально вытащил сигарету из пачки «Космоса» и тут же засунул ее обратно. — Не могу, в горле уже першит, — мимоходом объяснил он свой жест. — Да, хватило времени. Пока летели, пока куковали в Афинах — Шереметьево не принимало. Поэтому я говорю сейчас о твоих трудностях, а не о моих. Ты только прикинь, сколько людей и какого уровня придется задействовать с нашей стороны. Начиная с Совета безопасности, кончая… Даже не знаю кем. И теперь сам ответь, реален ли этот план.
Нифонтов поднялся из-за письменного стола, постоял у окна, всматриваясь в уличные фонари, потом прошел к дверям кабинета и сел в дальнем конце стола для совещаний — там, где обычно садились самые младшие по званию и должности сотрудники управления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116