почему боевыми лупит охрана? Мы договаривались, что вы организуете утечку информации о проверочном захвате станции. Вы это сделали?
— Да. Для этого я специально летал в Москву.
— Так в чем же дело?
— Понятия не имею. Возможно, произошла накладка. Сейчас это уже не имеет значения.
— А если они предпримут штурм? Прикажете нам стрелять в воздух? А они будут — по нам? Мы сделали свое дело, Генрих. Станция захвачена. А теперь мы выходим из игры.
— Каким образом?
— Очень просто. Бросаем оружие, разблокируем вход и поднимаем руки. А объясняться с властями придется вам самому.
— Вы этого не сделаете, Серж. И я вам скажу почему. Вы помните газетную шумиху после убийства корреспондента «Совершенно секретно»?
— Да. Вы решили свои проблемы. Только я не понял, с каких пор такие методы считаются цивилизованными.
— Я не убивал корреспондента К. Это сделали вы, Серж.
— Да ну?
— Вот именно. Если со мной что-нибудь случится, в моей квартире произведут обыск. И найдут револьвер «кобальт» с единственным истраченным патроном.
Эксперты без труда установят, что корреспондент был убит именно из этого ствола.
А отпечатки пальцев на этом стволе — ваши, Серж. Напомнить, как они там появились? В вашем доме в Затопине. Когда вы меня обезоружили. К этому времени корреспондент был уже мертв. А последним брали в руки «кобальт» вы. Но это еще не все. На полу в салоне «Нивы» осталась лежать стодолларовая купюра. Ваш дом обыщут. И найдут сто тысяч долларов. Из тех, что вы получили в качестве аванса.
Серия и номер банкноты, обнаруженной в «Ниве», как раз из этого выпуска. Вы получите лет пятнадцать. И никакого алиби у вас нет, хотя ваша жена будет утверждать, что вы провели ночь дома. Убийство совершено в третьем часу ночи. Вы дождались, когда жена уснет, поехали на Московскую кольцевую дорогу, убили и ограбили корреспондента, встречу с которым назначили накануне, и вернулись домой, когда она еще спала.
Ну, сука! Мне даже напрягаться не пришлось, чтобы изобразить свои чувства.
— И вы надеетесь, что это сойдет вам с рук? — спросил я.
— Не сомневаюсь. И поможете мне в этом вы. У вас просто нет другого выхода.
Только один: не противодействовать мне ни в чем. И когда я говорю «ни в чем», это следует понимать буквально. Могу успокоить вас: никакого штурма не будет. И если вы или ваши люди сдуру в горячке не ухлопаете кого-нибудь из охраны, никаких осложнений с властями у вас не возникнет. По заказу службы безопасности Каспийского трубопроводного консорциума вы производили проверочный захват станции. И вы это сделали. Остальное вас не касается. А теперь хватит болтать. У нас еще много дел.
Он вышел из душевой и возглавил шествие. Мне ничего не оставалось, как двинуться следом.
Судя по всему, Генрих изучил топографию АЭС не хуже нас, а возможно, и лучше. Он уверенно миновал машинный зал с ревущими турбогенераторами, поднялся по служебному ходу на пульт управления. Здесь нас нагнали Крамер и Артист с кофром Крамера на плече, словно бы он подрядился быть его ассистентом. Крамер незаметно сунул мне в руку «уоки-токи», одновременно я почувствовал, как в карман моей камуфляжки скользнули ключи от сейфа. На мой быстрый вопросительный взгляд Крамер негромко сказал, глядя в сторону:
— Приказ прежний: «Никакой самодеятельности».
Дежурные операторы главного щита управления, в белых халатах и белых докторских шапочках, провожали нашу процессию хмурыми взглядами.
Я чуть поотстал и включил «уоки-токи»:
— Муха, я — Пастух. Как слышишь?
— Слышу тебя.
— Ты где?
— В комнате отдыха. Десять мужиков и четырнадцать женщин.
— Обстановка?
— Нормальная. Смотрят по «Тринитрону» попсу. Женщины говорят, что хотят пить и есть.
— Возьми пару мужиков и принесите из кабинета главного инженера. Там должна быть еда, сыр, соки.
— Понял тебя. Я вызвал Боцмана, приказал:
— Спустись вниз. Проверь вход. И тех шестерых, ВОХРу. И будь там, присматривай.
— Ясно, Пастух. Что происходит?
— Пока не знаю. Конец связи.
Еще несколько переходов и железных лестничных маршей, и мы оказались на крыше энергоблока, как раз над машинным залом. Плоская площадка была залита асфальтом, огорожена металлическими перильцами и по периметру обозначена желтыми натриевыми фонарями. Метрах в пятидесяти от площадки, над реакторным блоком, уходили "в белесое небо две белые, с широкими красными полосами вентиляционные трубы. На верхушке каждой из них горели красные предупреждающие огни.
Сверху открывался обширный обзор. Сопки и черные промоины озерных проток на фоне снежного наста на севере, плотная кучка очень уютных огней на юге — поселок Полярные Зори мирно доживал свой воскресный вечер. На окраине поселка прожекторами была подсвечена ажурная вышка местного телецентра и ретранслятора, наверху горел красный фонарь, предупреждая летчиков об опасности.
Я подошел к перильцам ограждения, осторожно глянул вниз и ахнул: все подъезды к энергоблоку были заставлены милицейскими «Жигулями» с мигалками, армейскими грузовиками, а со стороны мурманской дороги подтягивалась пара бронетранспортеров. Гарри Гринблат последовал моему примеру, сказал Вполне по-русски: «Еж твою мать!» — плюхнулся животом на асфальтовую площадку и нацелился вниз объективом камеры. Грохнула автоматная очередь, трассирующие пули прошли в метре от козырька крыши. Гарри чуть высунулся и продолжал съемку.
Выплюнул очередь тяжелый пулемет, тоже трассирующими.
— Уберите этого идиота! — закричал Генрих и сам подскочил к Гарри и оттащил за ноги от края площадки. Гарри остервенело лягался, матерился и продолжал снимать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116