— Но, сэр… — Выполняйте, Джонни.
Секретарь вышел. Сэр Генри окутался сигарным дымком.
— А теперь, мистер Блюмберг, выкладывайте ваши идеи.
III
Через четверть часа, когда посетитель умолк, сэр Генри решительно заявил:
— Вы сумасшедший, Блюмберг. Это невозможно сделать.
— Мы обязаны это сделать. Или хотя бы попытаться.
— Основная нагрузка ложится на российскую сторону. А вы сами сказали, что в ваших спецслужбах сидят чиновники.
— К счастью, не все. Во всяком случае, я очень на это надеюсь.
Сэр Генри с сомнением покачал головой и неожиданно засмеялся суховатым старческим смехом.
— Я сказал, что от старости нет лекарства. Я ошибся. Есть. И не одно. Целых три.
Кукурузное виски. Кубинские сигары. И такие сумасшедшие русские евреи, как вы.
Вошел Джон Осборн, не без торжественности доложил:
— Сэр, государственный секретарь Соединенных Штатов миссис Олбрайт заявила, что не может обрекать вас на такое утомительное путешествие. Она сама прилетит к вам завтра десятичасовым утренним рейсом.
— Спасибо, Джонни. Вы свободны. Секретарь вышел.
Сэр Генри внимательно взглянул на собеседника:
— Совещание в Каире необходимо форсировать. Каким образом можно подтолкнуть Россию?
— Это сделают израильтяне. Намекнут, что в случае дальнейших затяжек они выкрадут Пилигрима и устроят открытый судебный процесс. Не сомневаюсь, что на Лубянке, да и в Кремле, это очень хорошо понимают. На суде всплывут вопросы, которые будут очень неприятны Москве. Например: почему Пилигрим оказался в России и какая роль была ему уготована. У меня нет, сэр Генри, полной информации, но уверяю вас: это очень непростые вопросы. И кое для кого крайне неприятные. Поэтому Москва даст согласие на переговоры.
— Но они могут просто убрать Пилигрима. И это было бы вполне в традициях КГБ.
— Могут, — согласился Блюмберг. — Но у меня создалось впечатление, что они решили отказаться от этого пути. И даже, как мне кажется, не намерены препятствовать установлению контакта Пилигрима с Рузаевым. Это вселяет в меня, как говорят дипломаты, осторожный оптимизм относительно реальности всей идеи.
Сэр Генри Уэлш приподнял свой бокал с остатками виски:
— За успех вашего безумного предприятия, полковник.
Блюмберг в ответ поднял бокал и поправил:
— Нашего, Адмирал.

Глава третья. Наводка
I
Корреспонденту популярного московского ежемесячника «Совершенно секретно» Игорю Сергеевичу К. было тридцать два года. Ему долго не везло, очень долго. В отличие от большинства своих коллег, выпускников журфака МГУ, он закончил редакторский факультет Полиграфического института (конкурс там был поменьше), несколько лет просидел на мелких должностях в издательстве «Прогресс», поработал выпускающим в ТАСС, позднее превратившемся в ИТАР — ТАСС, что никак не сказалось на положении технических сотрудников, почему-то именовавшихся «творческим коллективом».
Игорь не хотел быть членом «творческого коллектива». Он хотел быть журналистом.
Пусть не таким, как легендарные в годы его студенческой юности Аркадий Сахнин или Анатолий Аграновский (кто их сейчас помнит?), но автором с именем, которое стояло бы не мелким курсивом под заметкой, а красовалось над заголовком.
Но с этим не получалось. Игорю иногда давали мелкие редакционные задания, печатали, но в круг постоянных авторов не впускали. Там все были свои, знакомые по журфаку, МГИМО, ЦК комсомола (это был уже уровень редакторов и заведующих крупными отделами молодежных изданий). А он был чужой, без связей. Как голый.
Журналистская братия, пьянствующая в Доме журналистов, была не в счет, хотя именно там Игорь встретил человека, который помог ему изменить судьбу.
Это был пятидесятилетний, довольно пожилой, по меркам Игоря, журналист Н., пьянчуга и краснобай, которого за пьянку изгоняли едва ли не из всех крупных московских изданий, но тем не менее привечали и посылали в самые дорогие дальние командировки. Частенько он пропивал командировочные и никуда не ехал, но, когда отправлялся по заданию и привозил материал, это всегда было нечто, заставлявшее говорить о себе всю журналистскую Москву. Правда, чем-то значительным это казалось лишь тогда, в перестроечные времена с их эвфемизмами, тонкими намеками и фигами в кармане. Но Н. не оказался за бортом и когда жеманные «плюрализм мнений» и «гласность» превратились в «свободу слова». Пусть не в западном понимании, но все-таки. У него было редкое для журналиста умение видеть самую суть проблемы. Он был не репортером, а тем, кого в редакциях называют «задумщиками», они выдают темы, хотя сами редко умеют воплотить их в ярком очерке или статье.
Н. умел. Но помимо пристрастия к пьяным застольям, он обладал еще одним качеством, которое мешало ему занять достойное место рядом с Сахниным или Аграновским. Он был ленив. Для него собирать материал, сидеть в библиотеках или таскаться по учреждениям, вылавливая нужные крохи информации, было нож острый.
На этом Н. и сошелся с Игорем.
Встреча, как почти всегда в редакциях, была случайной, но быстро переросла в прочное сотрудничество. Терпения и настойчивости Игорю было не занимать, Н. вполне это оценил. Он брал Игоря с собой в командировки, подписывал двумя именами свои статьи, а порой вообще ставил только подпись Игоря, не забывая при этом изымать у него половину гонорара, которая тут же пропивалась в ДЖ.
Благодаря протекции Н., у которого все были в друзьях, Игоря взяли в штат «Совершенно секретно», о чем прежде он не мог даже мечтать. Интервью с Рузаевым было первой заметной публикацией Игоря в ежемесячнике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116