На одном из снимков можно видеть мэра Позена, приветствующего моряков, выстроенных в зале ратуши.
«В течение нескольких недель наша газета не выходила, так как издатели находились в отпуске. Часть экипажа уехала довольно далеко, чтобы посетить Позен. Они могут рассказать вам, как всё это происходило. Но вы сами прекрасно знаете, кто вы такие! Мы в прекрасном настроении начали на вокзале, там же его и закончили в таком же прекрасном настроении», – сообщает стенгазета U-181.
Выход из Жиронды и переход через Бискайский залив стали для Люта сплошной нервотрёпкой. Только 24 марта британские самолёты 3 раза загоняли U-181 под воду. И каждый раз метокс подозрительно помалкивал. В отдалении грохотали взрывы глубинных бомб, заставляя моряков строить грустные предположения относительно судьбы других лодок. Теодор Петерсен писал, что от такого типа переживаний «глаза молодых моряков становились круглыми, как блюдца, но у бывалых моряков они вызывали усмешку».
Тем временем Петерсен, прослужив 3 года под командованием Люта, был отправлен на учёбу, чтобы сделать из него командира подводной лодки. Новым первым вахтенным офицером U-181 стал Готтфрид Кениг, который всего 2 года назад был мичманом на U-43. Теперь в подводном флоте можно было сделать стремительную карьеру, или так же стремительно погибнуть.
Лодка неуклонно шла на юг. Неизвестный редактор стенгазеты написал: «Сегодня мы пересекли тропик Рака».
«Некоторые из наших товарищей уже начали снимать всю одежду и ходят полуголыми. Но ведь тепло по-настоящему ещё не стало. Наш капитан, например, всё ещё ходит в кальсонах! После тяжёлой работы удалось отчистить всю грязь в кубриках, которую нам оставила верфь, и понемногу они принимают уютный вид. Настилаются покрытия в офицерском и унтер-офицерском отсеках. Все личные вещи засунуты за трубопроводы, кожаные куртки – под матрасы, книги – под подушки, и лодка приятно пахнет дешёвым бриолином и прочей французской парфюмерией. Старший рулевой снова вытащил свой карточный стол».
Угрожала скука, и Лют приступил к поискам лекарства от этой болезни. Возобновились шахматные и карточные турниры. Стенгазета сообщала: «Сегодня в 16.30 начнётся блицтурнир во всех отсеках. Заявки принимаются боцманом Хавраном до 16.00. Каждый найдёт себе партнёра. Десять секунд на ход! Возле каждой доски будет сидеть судья с секундомером. Тронуто – схожено! Ходы назад не берутся. Если кто-то трижды просрочит время, он считается проигравшим. Это прекрасный шанс для слабых игроков, которые очень любят шахматы!»
Люди строили планы праздника во время пересечения экватора и придумывали разнообразные способы убивать время. В кормовом отсеке образовался тайный клуб, но Лют быстро разогнал его, сравнив не то с Ку-клукс-кланом, не то с масонами. В носовом торпедном отсеке начались тайные джазовые концерты. Лотар Энгель утверждал, что это дело рук Кручковски. Как только Лют выходил за пределы зоны слышимости, например, поднимался на мостик, радист доставал свои любимые пластинки: «Тайгер Рэг», «Оркестр рэгтайма», «Мы развесим выстиранное бельё на линии Зигфрида». Все они были куплены во Франции и Бельгии. Матросы полагали, что, поступая так, они ведут себя очень умно.
Но Лют не был глупцом. Он прекрасно знал об этих пластинках, но делал вид, что ничего не замечает. Его вкус не опускался до «низкого» джаза. Лют предпочитал классическую музыку, популярные народные мелодии, марши – словом, «приемлемую» музыку. Он дошёл до того, что в «Проблемах руководства» даже ляпнул: «Немец не должен любить джаз. И не имеет значения, нравится ему джаз или нет. Он просто не должен любить его, как не должен любить и евреев». Хорошие немцы не любили джаз, и все тут. Партия так постановила.
К счастью для Люта, он далеко не всегда слепо следовал линии партии. Если слушание джаза улучшало настроение команды, он предпочитал его не замечать. Кроме того, у него имелась и собственная слабость: курение. Матросы любили американский джаз, Лют любил английские сигары. У него лежали несколько коробок «Уппмана». Огромные запасы этих сигар бросила британская армия, поспешно удирая из Франции. Он выкуривал по одной каждую ночь, стоя на мостике, а в воскресенье утром даже угощал ими офицеров.
Это было то ещё зрелище! Германский офицер на мостике подводной лодки, покуривая британскую сигару где-то недалеко от Мадагаскара, проповедует вахтенному офицеру о прелестях супружеской жизни под доносящие снизу приглушённые ритмы «Тайгер Рэг»…
А потом появились летучие рыбы. Как рассказывал механик маат Франц Перш, «рыбы выскакивали из воды и пролетали на высоте полуметра до 200 метров. Когда мы всплывали в утреннем тумане, они врезались в рубку и падали на палубу. Вахта тут же подбирала их и бросала вниз в рубочный люк. Кто-то однажды промахнулся и швырнул рыбу в переговорную трубу, где она и застряла. Когда от жары рыба протухла, к трубе нельзя было подойти…»
Перш был, как говорят, «не такой, как все». В 15 лет он сбежал из дома, чтобы побывать на Парижской всемирной выставке 1937 года. Когда ему исполнилось 17, он путешествовал по Европе и Северной Африке с маленькими карточками, на которых было написано: «Молодой немец, увлекаюсь учёбой и отдыхом, странствую по свету, чтобы повидать другие страны и повстречать новых людей. Помогите мне с дорожными расходами, купив эту карточку». На U-181, пока другие читали книги или спорили о чём-то в дискуссионных группах, Перш забивался в угол, чтобы заняться странным неаппетитным делом. За своё хобби он получил прозвище «Отравленный карлик». Перш сам объяснил, что он проделывал с рыбой:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68