– Возвращайся на дорогу и жди.
Едва я успел перелезть через калитку, как раздалось громкое ржание и топот. Поль, видимо, выпустил лошадь в сад.
В ту минуту, когда Дальтон догнал меня, в доме открылась дверь, по гравию дорожки зашуршали шаги. Мы не видели, кто это, так как прятались за стеной, но было слышно, как вышедший говорил с раздражением:
– Ах, дрянь какая! Опять отвязалась! Ну, ступай сюда… Пауза.
– Где это ты так вспотела? Куда бегала? Ну, успокойся.
С шумом распахнулось окно и раздался чей-то голос:
– В чем дело, Изидор?
– Опять Султанша фокусничает.
– Что она натворила?
– Отвязалась и бегает по саду. Я сейчас отведу ее в конюшню.
– Не смей трогать ее! Я сейчас спущусь. Слуга в ответ что-то пробормотал.
Через две минуты Жак Данблез вышел в сад. Я не в силах был совладать с любопытством и подошел к калитке. К тому же было настолько темно, что меня вряд ли могли увидеть. С трудом я различил полуодетого мужчину, который подошел к лошади, взял ее за повод и похлопал по загривку.
– Она вся мокрая, – заметил слуга.
– Пустяки. Но как она оказалась в саду? Я уверен, что дверь конюшни была заперта.
– Знаете, – хмыкнул Изидор, – лошади хитры, как женщины, но у нее вид такой, будто она проскакала километров тридцать.
– Ерунда! Она просто чего-то испугалась, – проворчал Жак Данблез и отвел лошадь в конюшню.
Вернувшись, он сказал:
– Иди к себе, Изидор. Ты должен быть готов в два часа, а сейчас уже начало первого.
– Будьте спокойны, я не просплю.
Жак Данблез со слугой ушел в дом. Дальтон взял меня под руку и предложил:
– Погуляем. Ведь никому не запрещено гулять в любое время, даже в полночь. Кроме того, гимнастика, которой мы только что занимались, разгорячила меня.
– Что ты сделал с лошадью, что она так громко заржала? – поинтересовался я.
– Уколол.
– Зачем?
– Чтобы слуга проснулся. Надо, чтобы был свидетель, который бы подтвердил, что лошадь, вся в мыле, носилась по саду. Я, если можно так выразиться, создал некоторую очевидность. Если господин Жиру заинтересуется Жаком Данблезом, его слуга расскажет, что лошадь сегодня ночью проскакала, очевидно, не один десяток километров. В это время мы услышали далекий гудок поезда.
– Последний поезд, – вздохнул Дальтон. – А я-то надеялся, что успею вернуться в Париж и хорошо выспаться дома. Увы, не суждено!
Он помолчал.
– Ты слышал, Данблез велел слуге быть готовым к двум часам? Остается утешаться, по крайней мере, тем, что он тоже не спит.
– Кстати, ты не забыл о бродяге?
– Не волнуйся, он связан крепко. Впрочем, наверное, надо ослабить веревки. Нам предстоит ждать еще час с лишним. Вот развлечение!
Бродяга лежал на том же месте, где мы его оставили. За время нашего отсутствия он, очевидно, пытался освободиться от веревок.
– Дорогой друг, – насмешливо сказал Дальтон, – мы склонны дать вам свободу, но предварительно вы должны сказать, почему так стремились проникнуть в расположенное напротив нас домовладение. Я сниму с вас этот мешок, который мешает говорить, и затем мы послушаем вас с большим вниманием.
Он снял мешок, но старик молчал.
– Вы напрасно упорствуете, – продолжал Поль. – Даю вам пять минут на размышление для того, чтобы понять, что говорить необходимо. В противном случае я буду вынужден снова накинуть на вас этот мешок и за дальнейшее не отвечаю.
Эти слова не произвели на бродягу никакого впечатления. Он молчал.
Дальтон вышел из себя.
– Ты будешь говорить? – закричал он. Бродяга молчал.
– Приходится прибегать к крайним мерам, – Дальтон вытащил из кармана револьвер и приставил дуло к виску бродяги.
Совершенно спокойно тот вдруг сказал:
– Не шутите, господин Дальтон!
Мой друг зажег фонарик и осветил лицо бродяги.
– Маркас!
– Да, это я. Развяжите меня, господин Дальтон.
– Но почему ты молчал?
– Я не знал, кто вы такие.
– Разве ты не узнал меня по голосу?
– Боже мой, господин Дальтон! У каждого человека есть самолюбие. Я был убежден, что вы не узнаете меня. Грим-то ведь великолепен.
Поль, казалось, удовлетворился таким объяснением. Развязывая веревки, он заметил:
– Действительно, грим великолепен! Особенно удачны штаны.
Штаны Маркаса были подлинным произведением искусства. Просто не представляю себе, каким образом ему удалось покрыть их таким слоем грязи. Заплаты, швы, штопки привели бы в восторг любого актера.
Маркас попытался встать и свалился.
– Вы связали меня слишком туго, все тело затекло!
– Пустяки! Куда тебе торопиться? Возьми сигару и давай поговорим.
Маркас закурил.
– О чем?
– Что ты собирался делать у Данблеза?
– То же, что сделали вы: выпустить лошадь и разбудить слугу. Я слышал почти все, господин Дальтон. Правда, я был связан, но мог ползти на животе. Это неудобно, но что поделаешь!
Поль промолчал.
– Скажите, господин Дальтон, который час?
– Час.
– С вашего разрешения я ухожу.
Маркас поднялся и снова упал. Опять встал, выругался, с трудом сделал шаг, другой и заторопился к дороге, крикнув:
– До свидания, господа! Желаю удачи!
Дальтон прошептал:
– Нужно было связать его снова. Если он и правда все слышал, то почему не остался сторожить Жака Данблеза? Надеюсь, что я не ошибаюсь. Впрочем, через десять минут мы все проверим.
Действительно, минут десять спустя вдали послышался конский топот.
– Бежим, – отрывисто сказал Дальтон. – Бежим, не то нас арестуют!
Он бросился через дорогу, и мы помчались вдоль стены, окружавшей дом Жака Данблеза, потом вверх по каменистой тропинке. Наконец Поль остановился.
С места, где мы находились, дорога была видна довольно хорошо. По ней на лошадях ехали два человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51