впереди летчик, командир экипажа, младший лейтенант Борис Силаев в своем застиранном комбинезоне, за ним - воздушный стрелок старшина Конон-Рыжий, притихший и молчаливый.
- Силаев, как всегда, явился кстати, - встретил его Комлев. - Подгадал! - прикрыл он улыбкой холодный взгляд, без больших усилий оберегаемую внутреннюю твердость, которая требовалась от него и вошла в привычку, благотворную в такие моменты, как сейчас, когда на фронте наконец-то обозначился успех, полоса прорыва требует штурмовиков, а боевой расчет эскадрильи зияет брешами, и неизвестно, чем, как их затыкать. - Подгадал, лучше не придумаешь, - повторил капитан, впервые, кажется, замечая, как осунулся новичок, трижды сбитый за месяц миусских боев. Щеки запали, ключицы выступили остро. Комбинезон сбегался на плоской груди Силаева в привычные, не расходящиеся складки, он был на нем как сбруя, ладно пригнанная, подчеркивая готовность летчика в любой момент впрягаться, стартовать куда угодно... в любой момент, куда угодно, - если выдержит, осилит, потянет дальше груз, без расчета взваленный немилостивой судьбой на одни плечи.
Эту опасность, этот предел Комлев почувствовал ясно.
- Выспаться, а потом танцевать, - сказал Комлев. - По вечерам в конюшне танцы под гармонь...
"Я его на завтра не назначу, - подумал капитан, - так тот же командир полка пошлет!"
Комлев мысленно поставил себя на место только что назначенного командира полка, бритоголового майора Крупенина, отстраненного от должности под Сталинградом генералом Хрюкиным и сумевшего безупречной боевой работой во время волжского сражения в качестве рядового летчика добиться восстановления в правах и вновь получить полк, правда, не бомбардировочный, а штурмовой. Стоило Комлеву на минуту представить, как поступит Крупенин с новичком Силаевым, как вынужден будет он поступить, - и сомнений не оставалось: упечет, не задумываясь. Как пить дать. Ибо все резервы - в прорыв...
- Инженер, "спарка" на ходу? - спросил Комлев. - Силаев, решение такое: сейчас ужинать и спать. Бух - и никаких миражей. Понятно? Отдаться сну. Утречком сходим в "зону".
Как все волжане, Комлев с детства любил зорьку, сладкую пору рыбацких страданий. Но война развила в нем недоверие раннему предрассветному часу, когда солнце еще не взошло, над землей держится сумрак, очертания предметов размыты... мягкие, длинные, переливчатые тени под крылом самолета, неуловимо и быстро меняясь, не просматриваются, в них - неизвестность.
Поднявшись с рассветом в небо, Комлев вначале долго оглядывался, перекладывая с крыла на крыло учебно-тренировочную "спарку", самолет с двойным управлением. "Опасность держится в тени, - говорил Комлев. - Хочешь жить - учись распознавать опасность". Силаев, сидя впереди и придерживаясь за управление, примечал краски земли и неба, осваивался с ними, - ему предстояло начинать все сызнова, и он чувствовал серьезность минут, предварявших "пр-ротивозенитный маневр-р Дмитр-рия Комлева!" - как прокомментировал по внутренней связи капитан свою манеру вхождения в зону зенитки, сближения с огнем. Ничего подобного Силаев не видывал. Комлев не подкрадывался и не ломил напролом, это больше походило на пляску, исполняемую вдохновенно и назидательно, напористую, осмотрительную и безоглядную пляску человека и машины в соседстве со смертью; не "Пляска смерти", а пляска бок о бок со смертью. Бориса вдавливало в сиденье и швыряло, как на штормовой волне, переваливая с борта на борт под рев мотора, который то возрастал, то падал, переходя от трубного форсажа к голубиному воркованию. В каждый момент неземного канкана исполнитель обнаруживал такую изощренность и неистощимость, не предусмотренную никакими инструкциями, такое строгое следование первому завету боя "ни мгновения по прямой", что все это вместе представилось Борису чем-то недосягаемым.
- Пр-ротивозенитный маневр-р Дмитр-рия Комлева!.. - повторил капитан, С косой надо бодаться, Силаев, бодаться надо, не то схрумкает, глазом не моргнешь!..
Неукротимое "бодаться", вся импровизация поединка с нацеленными на самолет стволами зенитки явилась для Бориса откровением: как преображает, как должно преображать человека дыхание грозной опасности! Комлев в "спарке" не был таким, каким он его знал, не был похож на себя, наружу выступила какая-то вулканическая мощь, недоступная и влекущая...
На земле командир сказал:
- Спать! Отсыпаться до обеда, никому на глаза не попадаться. - Лучшим средством лечебной профилактики он считал на фронте сон, за исключением случаев, когда требовались дефицитные медикаменты...
Прорыв наших войск, взломавших миусскую оборону, с каждым днем расширялся, дышать становилось легче, - капитан поставил Силаева на вылет, и снова подхватила, понесла Бориса фронтовая таборная жизнь.
- По выполнении задания производим посадку возле отбитого у врага хутора, - определял очередную задачу командир эскадрильи, указывая на карте новую точку, новый аэродром, где каждый, кто возвратится после штурмовки, должен проявить умение быстро, с одного захода, сесть....
Вот он, хутор...
ИЛ прокатывается по свободной от мин полосе, не страдая на рытвинах и ухабах. Мотор смолкает журчаще успокоенно, и так же, не спеша, устало и умиротворенно поднимается, встает в кабине на ноги Борис, чтобы, грудью возлежа на лобовом козырьке, медленно остывая, отходя от разбитой водокачки, от скрещения трасс за нею, от низкой крутой "змейки" и от захода на эту полосу близ хутора, приглядеться, куда же вынес его очередной зигзаг наступления, какова она, очищенная от оккупантов местность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81