Пока же я обещаю, что мои газеты будут молчать и информационные агентства ничего не узнают, если только это будет от меня зависеть и если все вы сумеете держать язык за зубами.
Судья Кэсс Тимберлейн твердо заявил:
— Не знаю, насколько это было умно с его стороны, но, во всяком случае, Нийл показал, что он не трус, а нам нечего зря горячиться.
Экли Уоргейт — Нийл когда-то играл с ним в шашки и обыгрывал его — Экли крикнул:
— Конечно, нам нечего горячиться, но я и сейчас знаю, как я смотрю на это дело. Я всегда считал Нийла своим другом и с удовольствием принимал его у себя. Я как будто всегда хорошо к нему относился. И я возмущен тем, что он, притворясь белым, пролез ко мне в дом и держал себя с моей женой и детьми как равный. Могу заверить его и вас, что больше этого не случится.
Джад Браулер — добрая душа, самый старый и верный друг — встал с места и заявил:
— По-моему, все это глупости! Все мы знаем, что Нийл — замечательный парень, а уж лучшего друга во всем городе не найти. Ну что такое одна тридцать вторая негритянской крови? Все равно он здесь самый белый человек, и я от него не отступлюсь.
Разгорелся неистовый спор, и под шум его Нийл вышел из комнаты. Он устал. Он не мог больше слышать их голосов. Словно занавес опустился между ним и этими белыми людьми. Разрыв с белой расой был куда важнее, чем разрыв с Федеральным клубом.
Джад Браулер нагнал его в вестибюле и пробурчал:
— Черт возьми, и дурак же ты, брат, что выболтал это, но мы за тебя постоим. Приходи к нам с Вестл обедать, вот хоть во вторник, на Новый год, и мы все обсудим. Идет? Ну вот и отлично.
37
Когда он пришел домой, Вестл сидела в гостиной в пушистом халатике с вязаньем в руках — домовитость для нее необычная.
— Вот ты меня и поймал. Я тебе вяжу шарф, но к рождеству он, проклятый, не связался, так я решила кончить хоть к Новому году и… Что это? Нийл! Почему ты так стоишь? Нийл! Не может быть! Неужели все узналось?
— Род Олдвик так безобразно ругал негров, что я был вынужден заявить публично, что я тоже негр. Смешно сказать: «Я — негр».
— Смешно. Да. Ужасно смешно. Так же, как то, что я — жена цветного. Что Билли цветная и, значит, обречена. Да, смешно. И надо что-то поскорее делать, чтобы не дать хода твоему прелестному публичному признанию. Только не знаю, что.
Она уже была у телефона, вызвала доктора Кеннета, попросила его приехать к Мортону Бихаусу. Позвонила в Федеральный клуб отцу и Роберту. Одеваясь наверху, в спальне, под безучастным взглядом Нийла, она сказала, чуть не плача:
— Только бы ты ничего не говорил!
— Я, кажется, молчу…
Она попробовала улыбнуться:
— Нет, молчать не надо, но только не говори ничего лишнего. Я не собираюсь от тебя отступаться — или, может быть, я тебе уже не нужна? Может быть, я не гожусь даже в жены цветному?
— Не говори глупостей.
— Почему глупости? Раз ты так поступил со мной. Я многое могу выдержать, по крайней мере я так считала, но за Бидди…
— Вестл, ни к чему это. Все очень просто. Раз я негр — значит, так оно и есть. И Джад Браулер — да, наверное, и многие другие — находят правильным, что я отношусь к этому честно.
— Я, наверное, могла бы возненавидеть тебя, пожалуй, могла бы, но этого нет, пока еще нет, и когда я смотрю на тебя — какой ты здоровый, рыжий, хороший, такой, как всегда, — мне как будто не противно, только… Может, дяде Оливеру удастся доказать, что произошла ошибка, что ты нисколько не негр?
— Тогда я сам уйду к неграм. Мне Аш, Ивен, Фил, Софи и Вулкейпы нравятся больше, чем Род Олдвик, и док Дровер, и Оливер Бихаус.
— А что это за таинственные личности? Черномазые?
Казалось немыслимым, что она не знает этих людей, когда для него они важнее всех на свете.
— Это негры, которых я ценю за их доброту, и ум, и смелость, и…
— Ах, перестань! Ты стал совершенно невозможен!

Жилище мистера Мортона Бихауса можно было охарактеризовать одним словом: монументальность.
Тридцать лет ушло на то, чтобы окончательно выбрать место для его ночных туфель и подыскать достаточно монументальный буфет. В этой цитадели, где самый воздух, казалось, был дубовый, как и обшивка стен, Нийла ждали похожий на вспугнутого аиста доктор Кеннет в костюме, надетом поверх пижамы, и в клетчатом пальто, брат Роберт, глядевший как норовистый бык, и хозяин дома — неподвижный идол с живыми глазами.
Роберт начал:
— Я говорил с мамой по телефону, Нийл, и она категорически опровергает всю эту историю. Она говорит, что ты должен созвать членов Федерального клуба и заявить им, что у тебя был припадок.
Мортон Бихаус сказал:
— С тем же успехом частное лицо могло бы приказать собраться конгрессу. Теперь поздно. Ведь я сам был при этом и скажу вам, Нийл, лучше бы вы убили мою дочь, чем совершили по отношению к ней такую непристойность. Она, разумеется, немедленно уйдет от вас, хотя бы из уважения к себе.
— Не уйду, — сказала Вестл.
— Ты думаешь? Вот подожди, пока Лорен Уоргейт и Дженет Олдвик перестанут здороваться с тобой на улице.
— Я не буду ждать. Я сама первая перестану с ними здороваться.
Мортон не рассердился:
— Так, так, дочка. Вначале это трудно. Твоя преданность естественна, иного я от тебя и не ожидал. Все Бихаусы — преданный народ. Но когда твое чувство долга будет удовлетворено, ты согласишься со мной, что этот субъект, твой муж — сейчас он еще твой муж, — самый неприличный, себялюбивый, скверный фигляр, скандалист и хулиган, когда-либо позоривший наш город!
Роберт испугался, но родственные чувства превозмогли, и он пробурчал:
— Хватит с нас ваших дерзостей, Бихаус!
— Безусловно, — сказал доктор Кеннет.
И Роберт подхватил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119