Он родился и вырос на Севере — да, да, я знаю, что я непоследовательна: конечно, Юг хуже, еще хуже! Но он вырос здесь, и ему никогда не приходилось сталкиваться с узаконенной дискриминацией. Он просто не представлял себе, что культурный, образованный негр может на Юге стать жертвой насилия.
Он уехал в Джоржию, где его прадед был рабом на плантации, и поступил преподавателем в негритянский колледж. Он писал мне, что когда ему первый раз попалась на глаза табличка с гнусной надписью «Только для цветных», он словно увидел человека, подкрадывающегося к нему с ножом, и от страха и ярости его затошнило, так что пришлось свернуть с дороги и выйти из машины.
Но все-таки он хотел последовать совету своих южных знакомых и подчиниться «правилам игры», хотя все правила в этой игре изобретает противник. Прошло около месяца, и вот однажды полисмен остановил на дороге его машину и стал утверждать, будто машина краденая. Этот полисмен встречал Баярда возле колледжа и знал, что он негр, хотя и со светлой кожей. Негодяй вел себя так нагло, что Баярд забылся и стал отвечать; тогда его забрали в полицию и сказали, что он пьян, — а он и пива никогда в рот не брал! — он вспылил, и его стали бить. Они забили его насмерть. Моего сына…
Его били долго. Пока он не умер под ударами на голом цементном полу. Он красивый был, Баярд. Потом они сказали его жене, пусть лучше молчит, если хочет доносить своего ребенка. Она тогда была беременна Фебой.
После родов она бежала на Север — целые сутки тряслась в бесплацкартном негритянском вагоне. Она не прожила и года. Он был очень красивый, Баярд, а они били его каблуками по голове на цементном полу, в грязи, в крови, и вот он умер.
Мэри Вулнейп плакала, без надрыва, тихо и безнадежно, и это было страшнее всего. Нийлу вдруг захотелось дать ей самое большое, что только у него есть, и в ту же минуту он услышал собственный голос:
— Я понимаю. Я все понимаю, потому что я недавно узнал, что я и сам негр.
«Боже правый, я сказал! Зачем я это сделал, дурак?»
20
— Вы сказали, что вы сами — негр? Мы этими вещами не шутим. — Джон Вулкейп, не такой румяный, как Нийл, и потому даже более «белый», смотрел на него строгим взглядом.
— Я тоже не собираюсь шутить! Я узнал только недавно. — Нийл чувствовал, что попал в ловушку. Вулкейпы — чудесные люди, но совсем не нужно, чтобы он оказался в их власти. Он продолжал, торопясь: — Может быть, я напрасно сказал вам. Никто не знает, даже родители и жена, но боюсь, что это правда. Всего лишь незначительная примесь негритянской крови, но по закону, действующему почти во всех штатах, я уже считаюсь «цветным».
Он удивился, не видя удивления на их лицах. Лица были неприветливые, суровые. Он добавил с деланной небрежностью:
— Что ж, видимо, придется примириться с этим.
Джон Вулкейп сказал ровным голосом:
— Не оплакивайте себя. Не будьте ребенком. Я вот уже шестьдесят пять лет «мирюсь» с тем, что я негр, «мирятся» кое-как и моя жена, и дети, и миллионы других порядочных людей.
Их взгляды скрестились, и Нийл, пристыженный, отступил:
— Вы совершенно правы, мистер Вулкейп. Я снова должен просить у вас прощения. Просто это так ново для меня, что я еще не успел привыкнуть к этой мысли. Даже отец и мать не знают ничего. Я знакомился с историей нашего рода и вдруг натолкнулся на… на…
— У белых людей это называется «мазок дегтя», — насмешливо сказал Эмерсон. — Нелегкое дело, а?
— Кому же, как не вам, знать, легкое оно или нелегкое, — огрызнулся Нийл.
— Джон, Эмерсон, сейчас же перестаньте мучить мальчика, слышите! — В голосе Мэри Вулкейп была материнская нежность и материнская повелительность. — Вполне понятно, что он расстроен. Бедный мальчик! — Она обняла Нийла одной рукой за плечи и легонько поцеловала в щеку. Это мать, его мать утешала его.
— Сколько тебе лет, сынок? — спросила она негромко.
— Тридцать, почти тридцать один, миссис Вулкейп.
Он чуть не назвал ее «мама».
— Не так-то просто в эти годы вдруг увидеть мир, как он есть. А нам, цветным, чтобы не попасть в беду, нужно хорошо знать и свой мир и мир белых. Ну, вот что, — миссис Вулкейп перешла на деловой, трезвый тон: — оставайтесь-ка с нами обедать. Жена не рассердится? Вот телефон, позвоните ей.
Вестл сказала: «Пожалуйста» и «ну как там, у ветеранов, весело?»

Выяснилось, что в одном отношении Мэри Вулкейп оправдывала миф о «типичной негритянке»: стряпала она великолепно. Но Нийл еще не освободился от первобытных представлений, и потому его удивило, что в меню воскресного обеда фигурировали не жареные куры и арбуз, а самый обыкновенный арийский ростбиф.
Эмерсон потел обедать домой. На прощание он сказал Нийлу:
— О том, что вы нам рассказали, капитан, я никому говорить не буду, пока вы сами этого не пожелаете. Но приходите в наш клуб. Бассейна для плавания там, правда, нет, но народ симпатичный.
Они пожали друг другу руки. Они стали друзьями с опозданием на двадцать лет.
Джон вздохнул.
— Райан опять опаздывает. Эти нынешние революционеры, пожалуй, и на баррикады опоздают. Ну, не будем ждать его, Мэри! Давай садиться за стол.
Так в этот день Нийл впервые разделил трапезу со своими новыми друзьями — самый древний и самый распространенный символ равенства.
Вероятно, чтобы он скорей почувствовал себя как дома, Вулкейпы стали рассказывать ему историю семьи.
Джон Вулкейп был «цветной» и при этом внешне «белый», то есть обладал кожей розовато-коричневато-сероватого оттенка, и ни разу в жизни он не бывал южнее Айовы или восточное Чикаго. Родился он в Северной Дакоте, где семья его была единственной «негритянской» семьей в округе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119