Обмен голами выглядел как обмен «уверениями в совершеннейшем почтении». Потом было много игры, и все могло несколько раз перевернуться. Все же торпедовцы играли стройнее. Команду объединяла четверка игроков в середине поля, два инсайда и два полузащитника – Иванов, Батанов, Воронин и Маношин; они регулировали темп, держали, сколько было нужно, мяч, пасовали форвардам – словом, вели игру. У киевлян выделялись форварды: Лобановский, Базилевич, Серебряников, но в средней линии хорош был лишь Воинов, а Сабо был тогда молод, играл зло, но разбросанно.
В начале второго тайма высокий, прямой, как мачта парусника, Маношин легонько обошел двух киевлян, дал пас Иванову, а тот немедленно отослал мяч кинувшемуся вперед Сергееву. Удар на дальнюю штангу, ее «замкнул» зоркий Гусаров и бережно послал мяч в сетку.
После этого динамовцы много атаковали, но суетливо, второпях. Торпедовцы держали оборону под руководством Шустикова, то и дело бросая на вылазки Сергеева и Метревели. Спокойно и расчетливо держала мяч четверка в середине поля.
И вот протяжный свисток. Захлопнув блокнот, я поспешил во внутренний дворик стадиона. На ходу, краем глаза, заметил, что динамовцы на поле жмут руки торпедовцам, обнимают их, поздравляя с чемпионским званием.
Во дворике встретил Юрия Воинова, капитана динамовцев (он был заменен из-за ушиба), и тот выразил готовность передать через газету приветствие торпедовцам. Потом я побывал в раздевалке москвичей, принес свои поздравления победителям, взял коротенькое интервью у тренера Виктора Маслова.
Когда же я снова вышел во дворик, то почувствовал: что-то переменилось. Я увидел суетливую беготню и косые взгляды хорошо мне известных лиц из свиты динамовской команды, корчащих из себя осведомленных и влиятельных, своим мнимым участием творящих нервотрепку, когда пустое, а когда и недоброе дело (такие свиты есть у всех команд). Кто-то из них с нарочито искаженным лицом плохого драматического актера шепнул мне, что тренер динамовцев Вячеслав Соловьев записал в протокол протест, мотивируя его тем, что судья не засчитал гол, забитый Базилевичем. Я пожал плечами, посчитав это недоразумением, потому что протесты такого рода, как известно, не принимают.
И отправился в гостиницу писать отчет. Заголовок был такой: «Первые полчаса чемпиона». Торпедовцы забили решающий гол за полчаса до конца и фактически с этой минуты стали чемпионами. В конце отчета было написано: «Итак, в воскресенье киевские любители футбола присутствовали при рождении чемпиона страны. Чемпион 1960 года вдвойне новый – четвертый по счету. Мы давно ждали его появления, нам полагается иметь больше, чем три команды высокого класса… Так пусть же смелый рывок торпедовцев вдохновит и другие команды!»
Все это в редакции, узнав о протесте, вычеркнули, и отчет вышел под заголовком «Лидер укрепляет позиции». Утверждение, если допустить законность протеста, по меньшей мере странное. Но я понимаю своих коллег: им нелегко было выпутываться. К счастью, был оставлен мой отзыв о протесте: «Мне кажется, что протест был записан в протокол сгоряча и выражает горечь чувств, а не требования разума».
Не подумайте, что я заостряю внимание на злоключениях журналиста, хотя и досадно оказаться автором оскальпированного отчета с нелепым заголовком.
Тренеры динамовцев, как и следовало ожидать, поостыв, не стали настаивать на протесте. Мне сообщили, что они на следующий день, просмотрев проявленную кинопленку, убедились, что Базилевич, забивая гол, в самом деле был «вне игры». Рассказывали мне – правда, уже немало лет спустя – и о том, что Соловьева на этот шаг подтолкнули пожелавшие остаться неизвестными «шефы».
Как бы то ни было, безответственный росчерк пера на несколько дней отложил признание чемпиона. Еще раз повторяю, что футболисты киевского «Динамо» тут ни при чем, они обнаружили и выдержку, и товарищество, и знание спортивных законов.
Мне могут возразить: подумаешь, кто-то погорячился, написал что-то в сердцах – досадно же проигрывать, да и, в конце концов, справедливость восторжествовала, торпедовцы как были, так и остались чемпионами…
Все это так. Простить всегда приятно. Я и не сомневаюсь, что Вячеслав Дмитриевич Соловьев потом пожалел о своем поступке. Пишу я об этом не ради того полузабытого казуса.
Смута, сомнения, подозрения, неверие – все это так и роится вокруг футбола, как жалящая, слепящая мошкара. Люди футбола отмахиваются от этих наваждений, они им изрядно портят жизнь. И сами же люди футбола своими необдуманными словами и поступками сеют эту смуту. Мне всегда казалось, что тренерам, людям одной профессии, ходящим под одним небом, терпящим одни и те же невзгоды и обиды, недостает взаимопонимания, солидарности, простого человеческого общения, наконец.
Собраться бы им в один прекрасный день вместе в полном составе, сорок восемь человек (от каждой из команд высшей лиги по трое), и поговорить по душам, а там, глядишь, и принять какую-нибудь резолюцию-обязательство, где бы они дали слово считаться друг с другом, понапрасну не обижать, блюсти спортивные законы и те представления о добром и правильном в футболе, которые каждый из них хранит в душе.
Маниловщина, не правда ли? Скорее всего, так. Как же обидно! Футбол сам по себе нескончаемая борьба, тяжкая и нервная, и борьба эта еще усугубляется разобщенностью и неуважением. Наверное, невозможно все это вытравить (борьба же!), но смягчить можно. Глупые, невежественные перехлесты страстей пусть бы оставались на совести людей, сопричастных к футболу, а тренерам-профессионалам полагалось бы считаться друг с другом и слушаться голоса спортивной совести.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70