Дверь распахнулась, Валерка ворвался в комнату и остановился как вкопанный.
Посреди комнаты медленно покачивалось тело старого Збигнева Дмоховского. Оно почти касалось пола носками пыльных ботинок. Почти. Не хватало двух-трех сантиметров. Кисти старческих рук были перевиты резко взбухшими черными венами, пальцы судорожно сведены. Лицо уже посинело. Струйка слюны поблескивала в седой щетине подбородка, темнела серым пятном на казенном белом халате.
Небольшая прикроватная тумбочка с пыльными следами подошв валялась, опрокинутая, на полу, среди осколков большой старой фаянсовой кружки для кофе.
Збигнев Дмоховский повесился на обыкновенном электрическом шнуре.
В состоянии генерала Отто фон Мальдера наступили те редкие минуты, когда неожиданно уходила отупляющая, выматывающая боль, прояснялось сознание, появлялась способность отчетливо мыслить, говорить, верно оценивать события. В последние двое суток такое приходило к нему всего трижды. Таяли галлюцинации, исчезал бред, уходили кошмары, и наступали полчаса-час реального ощущения мира, самого себя, окружающих. Дважды это происходило с ним ночью, когда все вокруг забывались тревожным, поверхностным сном и бодрствовали только несколько офицеров из боевого охранения. В эти недолгие минуты отдыха Отто фон Мальдер находился наедине с самим собой. Ах как ему необходим был в это время Квидде! Но Герберт, измученный бессонницей, постоянным нервным напряжением, ответственностью за судьбу группы, именно в эти мгновения сваливался как подкошенный и засыпал только потому, что фон Мальдеру становилось хоть ненадолго лучше. Малейший стон генерала, почти незаметное движение, даже перемена ритма дыхания фон Мальдера – и гауптман Квидде открывал глаза. Но минуты отдохновения уже заканчивались, вновь вступала в измученное тело фон Мальдера изнурительная, испепеляющая, страшная боль, и он терял над собой контроль, снова начинались бред, галлюцинации. Все с самого начала. В такие минуты Герберт Квидде не смыкал глаз.
Сегодня в третий раз боль отступила, к счастью, тогда, когда Квидде был рядом. Он стоял на коленях перед генералом, обтирал ему мокрое, пышущее жаром лицо и нервно посматривал на часы.
Уже прошло сорок пять минут сверх условленного времени, которое было дано Дитриху Эберту для возвращения к месту стоянки группы. Солнце давно село, и нужно было бы начинать хоть какие-либо действия из того, что было так тщательно и расчетливо запланировано Гербертом Квидде. Поэтому Квидде нервничал, но старался сделать все, чтобы генерал этого не заметил. Он улыбался фон Мальдеру, шутил с ним, радовался тому, что генерал пришел в себя, и вообще вел себя так, словно все идет как следует. Единственное, что он позволял себе, – изредка бросать взгляд на циферблат часов, когда-то подаренных ему Отто фон Мальдером.
– Не смотри на часы, – вдруг сказал генерал. – Они не придут.
– У нас еще уйма времени, – стараясь придать интонацию беспечности своему голосу, быстро ответил Квидде. – Мы спокойно можем подождать еще полчаса. Хотите воды?
Фон Мальдер отрицательно покачал головой.
– Они не придут, – твердо сказал он. – Их уже нет. Я почти вижу, как это случилось.
Квидде испугался: генерал произнес то, о чем он только что подумал сам.
– Нет! Нет!.. Нет, господин генерал, – торопливо сказал Квидде.
Но фон Мальдер будто бы даже и не услышал его возражений.
– Сколько крови пролито напрасно, – печально сказал он. – Зачем? Во имя чего? Во имя бездарных демагогических лозунгов, похожих на торговую рекламу, на заклинания? Во имя идеи, сочиненной десятком клинических маньяков? И ради этого целые народы втянуты в чудовищную бойню?.. Господи! Какой ужас!..
Квидде был искренне потрясен. Такого он никогда не слышал от фон Мальдера! Уже несколько лет они были неразлучны, бывали моменты, когда фон Мальдер был достаточно откровенен с Гербертом Квидде и не стеснялся при нем выражать свое недовольство действиями старшего командования, впрямую называя имена своих бывших однокашников, которые заняли главенствующие посты в армии, но остались, с точки зрения генерала фон Мальдера, посредственностями. Но то, что сейчас услышал Квидде, было произнесено генералом впервые.
– Что вы говорите?! – пробормотал Квидде. – Как вы можете это говорить, Отто?!
Генерал посмотрел Герберту Квидде прямо в глаза и отчетливо произнес:
– Я все могу, Герберт. Меня уже нет. Я – мертв.
– Прекратите, Отто!.. – чуть не закричал Квидде. – Умоляю вас, возьмите себя в руки... Осталось совсем немного! За вами стоят пятьдесят боевых офицеров. Я гарантирую успех прорыва. Завтра вы будете по ту сторону линии фронта!
– Не будет никакого завтра. Ни у тебя, ни у меня, ни у этих несчастных пятидесяти измученных, одичавших и обманутых... Если бы ты знал, как мне тебя жаль, мой дорогой, мой верный, мой умный, красивый мальчик! Мы проиграли с тобой все – жизнь, нацию, войну...
– Отто, война еще продолжается! – твердо сказал Квидде.
Фон Мальдер сочувственно улыбнулся Квидде, взял его руку в свою:
– Нет, мой родной. Люди, которые, еще не закончив войну, стали распахивать и засеивать землю, уже ее выиграли. Я не хочу больше жить. Помоги мне, пожалуйста, Герберт.
Как ни ужасно прозвучала просьба генерала, Квидде поймал себя на том, что за последние двое суток эта мысль не раз закрадывалась в голову и ему самому. «Боже, пошли ему легкий конец...» – думал Герберт, глядя на страдания фон Мальдера. Были мгновения, когда он страстно желал смерти генералу. Вчера ночью, в бункере, фон Мальдеру было особенно плохо. Невероятные боли ослабили его волю настолько, что он, уже не контролируя себя, по-звериному завыл, заметался в бреду и столкнул искалеченными ногами с себя плед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82