– Прошу прощения, господин генерал, – тут же произнес Квидде и встал.
Он подошел к верзиле, пошептался с ним и вернулся к генералу. Сел рядом, поправил подушку под головой фон Мальдера, аккуратно подоткнул сползшее одеяло и только после этого доложил:
– Вернулась группа разведки. Дороги блокированы. Нужно ждать ночи.
– А Дитрих?
– Он в городе. Он должен связаться с Аксманом. Тогда мы получим необходимые медикаменты... – Квидде осторожно вытер полотенцем мокрое от пота лицо фон Мальдера и сказал с легкой обнадеживающей улыбкой: – Русские санитарные батальоны теперь пользуются прекрасными американскими антисептическими средствами... И есть надежда, что господин Аксман нам в этом поможет.
– Если он жив, если он там, если, если, если... – Фон Мальдер поднял руку и погладил Квидде по лицу. – Я знаю, как ты хочешь мне помочь, мой мальчик. А нужно ли?
– Я умоляю вас!
– Ну хорошо, хорошо... Не огорчайся. Я просто немного ослаб. – Генерал устало улыбнулся и решил переменить тему: – А ты знаешь, что Аксман – поляк?
– Поляк?! – насторожился Квидде.
– Не поднимай шерсть на загривке, малыш. Когда ты еще питался только материнским молоком, он уже воевал с русскими под знаменами маршала Пилсудского. Кстати, Аксман – это не настоящее его имя. У него какая-то длинная польская фамилия. Раньше я помнил ее, а теперь забыл...
– Так... – растерянно проговорил Квидде. – Ну что ж, подождем ночи.
Неожиданно фон Мальдер напрягся, широко открытые глаза застыли и уперлись в потолок бункера, и он почувствовал, как снизу, от искалеченных ног, стала подниматься дикая боль. Она медленно расползалась по всему телу фон Мальдера и со страшной неотвратимостью заполняла его мозг.
– Подождем солнца... – вдруг прошептал он.
Квидде тревожно заглянул ему в лицо, поднял судорожно сведенную руку генерала, нащупал слабенький, лихорадочно мечущийся пульс и подумал: «А нужно ли?..»
В ресторанчике «Под белым орлом» стоял дым коромыслом.
Все столики были заняты американцами, французами, итальянцами, англичанами, поляками и русскими. Наверняка здесь были и немцы. Уличный оркестрик уже перекочевал сюда и теперь сопровождал эстрадный номер в исполнении чешской девушки Лизы. Номер был универсален – он состоял из разухабистого танца, немецкого текста, речитатива и мгновенных ответов на выкрики из зала. С моноклем в глазу, в лихо заломленной конфедератке на голове, Лиза изображала то немецкого полковника, то французскую шансонетку, то наступающего солдата, то еще кого-то. Все это было пронизано бесшабашным юмором и достаточной долей сценического мастерства.
Ближе всех к маленькой эстрадке сидели американский летчик, английский сержант, француз и итальянец. Все четверо не сводили с Лизы восторженных глаз и шумно аплодировали.
В самом дальнем углу, у окна, за крохотным столиком сидели старшина Степан Невинный и экс-водитель польско-советской комендатуры Санчо Панса. Глядя на них со стороны, можно было подумать, что два приятеля ведут беседу на одном, понятном им обоим языке, обсуждая одну, чрезвычайно близкую им общую тему. Однако все обстояло не так. Невинный ни слова не понимал по-польски, говорил только по-русски и только о себе. Санчо Панса, не зная ни одного русского слова, говорил только по-польски, жалуясь на свою судьбу. Их объединяло родство душ, растворенное в невероятном количестве пива.
– Носится как сумасшедший и думает, что он лучше шофер, чем я, – жаловался Санчо Панса на старшего лейтенанта Зайцева. – Ты тихо научись ездить, а быстро всякий дурак сумеет...
– Вот я тебе клянусь, – отвечал ему Невинный по-русски. – Я ни супа, ни хлеба в рот не беру! А про картошку и думать забыл. И не худею... Вот скажи – почему? Проблема...
– Пожалуйста! – говорил ему Санчо Панса по-польски. – Я могу и сзади сидеть. Он старший лейтенант, а я всего лишь капрал...
– Мне бы килограммчика три сбросить – меня никто узнать бы не смог, – сказал Невинный и выпил полкружки пива.
Санчо Панса отсалютовал ему своей кружкой и заявил:
– Это, может быть, у себя там, в Москве, он на такси – король! А здесь ему не Москва. Здесь Польша... – И тоже выпил полкружки.
– Я тебе хуже скажу, – зашептал Невинный на ухо Санчо Пансе. – Я даже английскую соль пью... Слабительное, извини за выражение. И хоть бы хны!
– А очень просто! – решительно ответил ему Санчо Панса. – Уйду я от них в обычный строевой автобат. Плевал я на их комендатуру! Правильно?
В надвигающихся сумерках одна из окраинных улиц городка была перегорожена двумя машинами – «студебекером» и трофейным немецким грузовиком.
С работающими двигателями и включенными фарами, они стояли друг против друга на расстоянии сорока метров и освещали край разрушенного дома и глубокую воронку, оставшуюся от большой фугасной авиабомбы.
В этом освещенном участке копошились с полсотни польских и советских саперов. Расширяли и углубляли воронку, рыли траншею, освобождали от земли, щебенки и битого кирпича разорванные взрывом трубы, по которым должна была идти вода в город.
Воронка была затоплена, и два русских умельца, тихонько матерясь, пытались завести бензиновый движок насоса.
Неподалеку, прижавшись к стене разрушенного дома, стоял комендантский «виллис» Станишевского и Зайцева.
Сегодня, разбирая остатки архива немецкой комендатуры, Станишевский обнаружил пожелтевшую и истрепанную схему городского водопровода, а Зайцев каким-то чудом отыскал не успевшего смотаться городского инженера по водоснабжению. Инженер оказался поляком, но говорил по-польски с таким немецким акцентом, что Станишевского чуть не стошнило.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82