– Постойте, постойте! – вскрикнули другие дворяне, которые желали спасти Рорбаха. – Мы умираем с голода и с холода. Если мы все разобьем и сожжем, то на чем же будем ужинать?
– Это правда! – сказал Филипп Нейгаузен, прекращая избиение посуды, которую начал было уже швырять в окно.
Большинство присутствующих не пили и не ели уже по крайней мере в течение двенадцати часов. Поэтому даже самые разъяренные не замедлили согласиться принять участие в общей трапезе. Грабеж ограничился пока погребом, кладовой и чуланами.
Трудно представить себе изумление и отчаяние, в которое привело старика разграбление гостиницы.
Он прыгал на своем кресле, поочередно обращаясь то к одному, то к другому знакомому дворянину, плакал, как ребенок, и жалобно вскрикивал при каждой разбиваемой вещи.
Сперва, казалось, он намерен был выразить свое отчаяние только слезами и жалобами; но понемногу голова его разгорячалась, он стал проклинать разрушителей его добра, скопленного им в продолжение стольких лет.
Марианна и преданная служанка напрасно старались успокоить его и заставить замолчать.
– Иеклейн! Сын мой, Иеклейн! Приди ко мне на помощь! – кричал трактирщик.
– Да, да, зови, зови сыночка! – проворчал один дворянин. – Этот разбойник верно теперь грабит какой-нибудь замок или монастырь.
– Нет, нет, – отвечал старик, отбиваясь от Марианны, старавшейся заставить его молчать, – он здесь… Ко мне, Иеклейн… ко мне!
– Здесь? – воскликнуло несколько человек, подбегая к старику.
Его настойчивость и очевидное беспокойство Марианны, навели барона Вайблингена на догадку.
Для того, чтобы лучше выяснить ее, он притворился сочувствующим старику и хитро сказал ему.
– О! Бедный Рорбах! Если бы ваш сын был глуп, он защитил бы ваше имущество, потому что ведь он храбрый малый.
– Да, да, – пробормотал старик. – Он здесь…
– Где?
– Молчите, дядя, – шепнула ему Марианна на ухо. – Вы губите вашего сына.
– Прочь, красавица, – воскликнул граф, грубо отстраняя молодую девушку, которую другой рыцарь схватил за руку, чтобы она не могла предупредить Иеклейна, если он дома.
Лишившись последней опоры, и измученный вынесенными ощущениями и борьбой против Марианны, совершенно не сознавая опасности, которой подвергал сына, несчастный старик пробормотал несколько слов, которые окончательно навели преследователей на след Иеклейна.
– Он в тайнике, – пробормотал старик несколько раз.
Оставалось узнать, где находится этот тайник.
Напрасно обыскали они дом, начиная с погреба и кончая чердаком, Иеклейна нигде не было.
В отчаянии рыцари швабского союза и вельможи возвратились к мысли поджечь гостиницу.
– Иеклейн наверно здесь, – сказал один из них. – Ему нельзя будет скрыться от нас. Он или выйдет, и тогда мы его повесим без дальнейших рассуждений, или сгорит в своем тайнике, как лисица в норе.
Когда первые струи пламени поднялись над гостиницей, Рорбах приподнялся на руках своей племянницы.
– Мой дом! Мой сын! – вскричал он, с отчаянием всплеснув руками.
Он повалился, как безжизненная масса. Он был мертв.
Сострадательные знакомые перенесли его в соседний дом.
Чтобы остановить Иеклейна, если бы он попытался выйти из своего убежища, избегая пламени, дом окружили цепью. Враги молодого трактирщика с копьями и мечами с нетерпением ждали минуты, когда пламя заставит его выйти.
Бедная Марианна, сидя у трупа отца Рорбаха в доме, соседнем с гостиницей, тревожно спрашивала себя, что сталось с ее двоюродным братом.
Наконец, не имея сил противиться терзавшему ее беспокойству, она вышла на улицу и подошла к гостинице, крыша которой только что обрушилась при рукоплесканиях толпы.
Более четверти часа стояла она устремив глаза на дом, когда вдруг подле нее один вооруженный сказал, обращаясь к толпе рыцарей:
– Иеклейна или не было в гостинице, или же он теперь окончательно изжарился. Во всяком случае нам больше здесь делать нечего. Но, друзья мои, стоит ли преследовать особенно горячо какого-нибудь жалкого трактирщика; нам надо наказать начальника этого гнусного общества: пойдем подожжем замок Флориана Гейерсберга.
Почти все согласились с мнением фохта.
Они решились отправиться, как только отдохнут их усталые лошади.
Пожар между тем продолжался. И вот наконец остались только одни главные стены гостиницы «Золотого Солнца», среди которых пылающее горнило подымало к небу струи пламени, смешанного с облаками дыма, и искры взвивались в воздух.
Иеклейн, как верно выразился барон Вайблинген, или нашел средство бежать, или давно уже сгорел.
Наконец Марианна покинула свое место и воротилась к дяде.
Сидя при покойнике, она все думала об опасности, угрожающей ее благодетельнице, госпоже Гейерсберг.
Ни за какие деньги в мире не решилась бы она, кажется, покинуть теперь тело дяди, отца того Иеклейна, которого она еще любила, несмотря на все его преступления. Но для спасения баронессы Гейерсберг и Маргариты великодушная девушка решилась оставить святую обязанность охранять тело умершего.
Она попросила соседку заменить ее у гроба дяди, набросила на плечи и на голову плащ и вышла из Дому.
Она передала своему посланнику Иоганну записку, в которой уведомляла Флориана о грозе, собиравшейся разразиться над его замком, и умоляла молодого человека известить ее о судьбе Иеклейна; она писала ему, что немедленно отправляется в Гейерсберг, чтобы предупредить жителей замка. Затем она села на лошадь, которую успели вывести из горевшей уже конюшни и отправилась в замок Гейерсберг. Добрый иноходец доставил молодую девушку в замок за несколько часов до прибытия рыцарей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87