Хотя ей было никак не больше сорока восьми лет, волосы ее уже совсем поседели. Эти серебристые волосы представляли довольно поразительный, но не, лишенный прелести контраст с молодым еще лицом Матильды, а главное с блеском ее больших темных глаз.
Хотя Маргарита нисколько не была ей родня, – что мы сейчас увидим, – молодая девушка была отчасти похожа на свою приемную мать.
Она была очень хороша, очевидно лучше, чем могла быть когда бы то ни было госпожа фон Гейерсберг. В ее походке, в ее манерах, в выражении ее голоса, было то же самое грациозное и целомудренное достоинство, которым отличалась ее покровительница.
Ее прекрасные белокурые волосы окаймляли, точно золотая рамка, чистый, белый лоб.
Лазурь ее глаз напоминала цвет небес в темный летний вечер. Нижняя губа, несколько выдвигавшаяся из-под верхней, придавала подчас молодой девушке выражение высокомерия, но его опровергали чрезвычайно ласковые взгляд и улыбка.
Испытывая, как и все другие, чувство уважения при виде величественного образа госпожи фон Гейерсберг и поддаваясь глубокому обожанию, которое внушала ей ее покровительница, Марианна хотела опуститься на колени перед своей благодетельницей. Та быстро подняла ее и поцеловала в лоб почти с материнской нежностью.
Забывая расстояние, отделявшее знатную девушку от скромной трактирщицы, Маргарита дружески обняла подругу своих игр и уроков.
Повинуясь непреодолимому влечению, старый купец встал и подошел к обеим женщинам; не сводя глаз с Маргариты, он смотрел на нее с восторгом и таким глубоким волнением, что это поразило госпожу фон Гейерсберг.
– Кто это? – спросила она Марианну.
– Какой-то купец, сударыня, – отвечала девушка. – Он сказал, что вы ему назначили здесь свидание.
Выражение тягостного изумления пробежало по лицу госпожи фон Гейерсберг.
«Как! – прошептала она. – Неужели простой купец? О, нет, это невозможно!..»
Она знаком подозвала Шлоссера и ласково отпустила от себя Марианну, которая поспешила к Маргарите.
Купец подошел с изящным, почтительным поклоном, в котором сказывался дворянин; этот поклон не ускользнул от внимания госпожи фон Гейерсберг.
– Правда ли, любезнейший, что я звала вас сюда? – спросила она, внимательно рассматривая его.
Да, сударыня, и вот письмо, которого вы меня удостоили, и к которому было приложено другое письмо, написанное очень дорогой рукой, давно уже покрытой холодом смерти.
– Это так, – сказала госпожа фон Гейерсберг, узнавшая свой почерк, – но каким образом это письмо попало в ваши руки?
– Потому что оно было адресовано на имя рыцаря Герарда фон Брука, а рыцарь Герард фон Брук – я.
– Но к чему же этот купеческий костюм, который так странно противоречит вашим изящным манерам…
– Это маска, сударыня!
Госпожа фон Гейерсберг почувствовала облегчение и вздохнула.
– Потрудитесь идти за мной в ту комнату, – сказала она мнимому купцу, указывая ему на соседнюю с большой залой комнату. – Мы там поговорим свободнее.
Он сделал движение, будто хотел подать руку госпоже фон Гейнсберг, но тотчас поправился и только снова поклонился.
Как только они вошли в маленькую гостиную, как только Вальдемар запер дверь, он взял стул и сел возле госпожи фон Гейерсберг.
– Эта молодая девушка, которая с вами, – сказал он взволнованным голосом, – дочь моя… не правда ли?
Госпожа фон Гейерсберг колебалась.
– Не бойтесь ничего, – сказал он ей. – Я тот самый человек, который обожал вашу несчастную подругу, и которому она отдала и сердце, и жизнь. О, не отвечайте! Я чувствую что-то, что говорит мне, что эта прекрасная и благородная девушка – то самое дитя, которое я считал навсегда потерянным для себя, и о существовании которого я только теперь узнал из письма Эдвиги. Маргарита похожа на вас обеих, как будто Богу было угодно соединить в ней ваши черты, как он соединил ваши сердца.
– Да, это точно дочь Эдвиги, – проговорила наконец госпожа фон Гейерсберг, тронутая искренним волнением Герарда.
– Как же случилось, что бедное дитя избежало рук барона и попало к вам?
Тогда госпожа фон Гейерсберг рассказала ему следующее, прибавляя к этому некоторые подробности, которые мы опускаем, как лишние:
Когда Филипп, паж госпожи фон Риттмарк, спускался по веревке со своей драгоценной ношей, по нему выстрелили. Опасно раненый, он выпустил веревку и вместе с кормилицей упал в глубокую воду широких рвов замка.
Запутавшись в свое платье и, вероятно, не умея плавать, Марта утонула. Филиппу удалось выплыть и вылезти на берег. У рва стояло несколько оседланных лошадей. Он вскочил на одну из них и, продолжая держать ребенка на руках, ускакал.
Отъехав от Риттмарка на несколько миль, он остановился, чтобы кое-как перевязать свою рану; он однако сделал это, не слезая с лошади, потому что чувствовал, что у него не хватит сил снова сесть в седло. Потом он поехал дальше.
На другой день утром, работник, отправлявшийся в замой Гейерсберг, рассказал с испуганным видом, что недалеко от парка он видел труп пажа, возле которого лежала маленькая девочка, полумертвая от ужаса и холода.
Госпожа фон Гейерсберг тотчас собрала нескольких слуг и отправилась на место, указанное работником, который, в своем глупом страхе, не подумал унести ребенка.
Паж еще не умер, как думал работники, но был при смерти.
Вероятно, когда он слезал с лошади, выехав в парк, повязка сдвинулась с его раны; ночной холод и утомление окончательно истощили последние силы, еще поддерживавшие бедного мальчика. Он умер в тот же день, несмотря ни на какие пособия.
Маргарита была очень больна, но это был крепкий и здоровый ребенок, скоро пересиливший болезнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87