Они бежали, петляя, между деревьями. По кронам подлеска щелкали пули. Иван бежал, скособочившись, стараясь здоровым глазом углядеть путь, автомат он крепко сжимал в руке. И это чудо, что после нескольких минут сумасшедшего бега не врезался головой в дерево, успевал вовремя увернуться. Воронов неотступно бежал рядом, приговаривая:
– Ничего, ничего, ничего…
Они брели по лесу несколько дней, хоронясь от врага. Однажды, уже в потемках, наткнулись на одинокое лесное подворье, огороженное жердяным забором. Они осторожно пробрались во двор. Иван бессильно привалился к забору -. земля качалась под его ногами. А Воронов, стараясь ступать неслышно, подошел к хате, постучал в дверь, постоял на крыльце. Никто не вышел, не выглянул в окно. Он вернулся к Ивану и предложил.
– Давай переночуем в сарае, а утром видно будет, что к чему. Может, в доме и есть кто, да боятся откликнуться.
В сарае было темно. Ощупью они обследовали его, нашли что-то громоздкое, вскоре поняли, что это сложенные друг на друга сани. В углу была охапка соломы, и они с наслаждением упали на солому, вытянули усталые ноги и мгновенно уснули.
Перед рассветом их разбудил рокот мотора. Воронов вскочил первым, приник к щели между досками, выдохнул тоскливо:
– Немцы, Ваня! Вляпались мы. Давай хоть за санями спрячемся.
Оба метнулись в глубь сарая. И во время. По дверям сарая, по тонкой дощатой стене хлестнули автоматные пули. Через несколько мгновений распахнулась дверь, вновь протарахтел автомат. Пули прошли над самыми головами Ивана и Николая. Казалось, секунды растянулись в годы. Немецкие солдаты вошли в сарай и…
– Хенде хох! – это прозвучало как выстрел.
Иван поднял голову и увидел перед собой черное дуло автомата, торчавшее из живота солдата в чужеземной форме. Он опустил голову на руки и приготовился к смерти.
– Штейн ауф! Встать! – скомандовал немец, и они медленно поднялись, оставив на земле бесполезное без патронов оружие, которое несли несколько дней, чувствуя себя с ним военными людьми. Да и нельзя было выходить из окружения без оружия – их могли объявить дезертирами и отдать под трибунал.
– Ихь бин комиссар? Кто вы? Комиссар? – спросил офицер-танкист, когда к нему привели пленных.
Иван, оглушенный случившимся, молча смотрел в землю. Плен… Он, Иван Жидков, лейтенант советской армии попал в плен. Какой позор!
– Кто вы? Комиссар? – старательно выговорил офицер свой вопрос по-русски. И ткнул пальцем в грудь Ивана.
– Ваня, не ершись, – попросил шепотом Воронов. – Хоть и плен, а все же живы, а там, Бог даст, мы… – и громко вслух произнес. – Нет, не комиссар он. Командир. Больной он, контуженный, говорить ему трудно… – и ткнул Ивана локтем в больной бок, отчего Иван болезненно сморщился. – Да не молчи ты, скажи что-нибудь!
– Найн, ихь бин нихт комиссар…– выдавил из себя Иван опухшими губами.
– О! – удивился немец. – Шпрехен зи дойч? Знаешь наш язык?
– Нихт шпрехен. Понимаю немного.
Медленно и молча шла колонна военнопленных по Минску. Лишь охранники кричали, подгоняя их, да надрывались в надсадном лае овчарки, вырывая из рук проводников поводки.
У разрушенных стен домов жались одинокие горожане, смотрели жалостливо на заросших, оборванных, кое-как перевязанных солдат.
16 июня Иван с группой молодых офицеров гулял по красивым улицам города. А сейчас весь центр был в руинах. Только уцелело чудом здание правительства, мимо которого их вели.
Колонну военнопленных загнали во временный лагерь,, огороженный лишь колючей проволокой. С трех сторон – колючка, с четвертой – небольшая речонка. По углам – сторожевые вышки. Над головой – небо.
Лагерь – как гигантский муравейник, где на ограниченном пространстве сидели, лежали солдаты, гражданские, как выяснилось потом – работники советских учреждений и евреи. Заходить в речку не разрешалось, разве что зачерпнуть ладонью воду и попить. Речонка была взбаламучена так, что похожа была на кофе. И как ни была грязна вода, люди все равно шли и пили, потому что у многих несколько суток во рту не было и маковой росинки, но желудок требовал свое, и его заливали водой. Немцы же не торопились кормить пленных.
Немцы привезли еду лишь через несколько дней. Машину, груженную какими-то ящиками, подогнали вплотную к колючке и начали кидать в толпу эти ящики, которые били по головам, рукам, сбивая с ног истощенных, израненных людей. Ящики вмиг разнесли в щепки, каждый норовил ухватить хоть одну рыбешку, что была в тех ящиках. Кто-то успевал схватить скользкое серебряное чудо, а кто-то падал затолканный, затоптанный. Звериный инстинкт – выжить! – преобладал над разумом. А немцы-грузчики стояли в кузове, хохотали, беспрерывно щелкали затворами аппаратов и кричали: «Эст, швайне! Жрите, свиньи! Вайлд тире! Руссише тире! Дикари, русские дикари!»
На следующий день привезли походные солдатские кухни, перегородили лагерь пополам, и теперь ежедневно мимо этих кухонь медленной вереницей с одной половины лагеря на другую переходили тысячи заключенных, чтобы получить баланду, где плавало несколько крупинок перловки. Лагерь стал похож на песочные часы, когда стеклянную колбочку часов переворачивают, если весь песок из верхней части переливался в нижнюю. Но лагерь – не часы, люди – не песчинки, они гибли десятками. Тех, кто не мог получить свою ежедневную порцию баланды, поскольку не было сил подойти к кухне во время «обеда», просто забрасывали, как дрова, вместе с трупами в кузов грузовиков и увозили.
Так прошло восемнадцать дней.
На девятнадцатый было объявлено:
– Кто есть офьицер – к воротам!
Несколько человек, обтрепанных, худых побрели к выходу из проволочного загона, наверное, ведомые лишь мыслью – вырваться из этого ада.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17