Мне столько тебе надо рассказать!… — Она пошла за ним вниз и тут же заметила: — Надо выстирать занавески.— Грязи на них не видно.— Бедненький, ты конечно не замечаешь, но на мой свежий глаз… Нет, книжный шкаф мне теперь нужен побольше. Я с собой привезла уйму книг.— Ты мне еще не сказала, из-за чего ты…— Милый, ты только надо мной не смейся! Это так глупо. Но вдруг я поняла, какая я была дура, что так переживала эту историю с твоим назначением. Когда-нибудь я тебе расскажу, и тогда смейся сколько хочешь. — Она протянула руку и чуть-чуть игриво дотронулась до него. — Ты и в самом деле рад?…— Очень, — сказал он.— Знаешь, что меня беспокоило? Я ужасно боялась, не забудешь ли ты тут без меня, что ты верующий. Тебя ведь, бедняжку, всегда приходится подгонять!— Боюсь, что я был не очень прилежным католиком.— Ты часто пропускал мессу?— Да, я почти не бывал в церкви, — признался он с натянутой улыбкой.— Ах, Тикки… — она сразу же поправилась: — Генри, дорогой, пусть я сентиментальна, но завтра воскресенье, давай поедем вместе к причастию! В знак того, что мы все начали сначала, по-хорошему.Просто поразительно, до чего трудно все предусмотреть; вот об этом он не подумал.— Конечно, — сказал он, но мозг его был словно парализован.— Тебе придется вечером пойти исповедаться.— За мной не так уж много страшных грехов.— Пропустить воскресную обедню — это такой же смертный грех, как прелюбодеяние.— Прелюбодеяние куда веселее, — сказал он с притворным легкомыслием.— Да, я вовремя вернулась.— Хорошо, я схожу после обеда. Не могу исповедоваться натощак.— Дорогой, ты очень изменился.— Да я ведь шучу.— Шути, пожалуйста. Мне это даже нравится. Раньше ты, правда, не часто шутил.— Но ведь и ты не каждый день возвращаешься, детка.Фальшивое благодушие, шутки на пересохших губах — казалось, этому не будет конца; во время обеда он положил вилку, чтобы еще раз сострить.— Генри, дорогой, я никогда не видела тебя таким веселым!Земля уходила у него из-под ног, и все время, пока они обедали, ему казалось, что он куда-то падает: сосало под ложечкой, захватывало дух, сжимало сердце, — ведь нельзя же пасть так низко и выжить. Его шутки были похожи на вопль о помощи.Они пообедали — Скоби не заметил, что ел, — и он встал.— Ну, я пойду.— К отцу Ранку?— Сначала я должен заглянуть к Уилсону. Он теперь живет в одном из железных домиков на холме. Наш сосед.— Но он, наверно, в городе.— По-моему, он приходит домой обедать.Он думал, поднимаясь в гору, как часто ему теперь придется ходить к Уилсону. Нет, это опасная уловка. Ею можно воспользоваться только раз, зная, что Уилсон обедает в городе. И все же, чтобы не попасться, он постучал к нему и был ошеломлен, когда Гаррис отворил дверь.— Вот не думал, что вас застану.— У меня был приступ лихорадки, — сказал тот.— Мне хотелось повидать Уилсона.— Он всегда обедает в городе.— Я зашел ему сказать, что буду рад, если он к нам заглянет. Вернулась моя жена.— Так вот почему возле вашего дома была какая-то кутерьма. Я видел в окно.— Заходите и вы к нам.— Да я не большой любитель ходить в гости, — сказал Гаррис, ссутулясь на пороге. — Говоря по правде, я побаиваюсь женщин.— Вы, видно, редко с ними встречаетесь.— Да, я не дамский угодник, — заметил Гаррис с напускным бахвальством.Скоби чувствовал, что Гаррис следит за тем, как он, словно нехотя, пробирается к домику, где живет Элен, следит со злобным пуританизмом отвергнутого мужчины. Он постучал, ощущая, как этот осуждающий взгляд жжет ему спину. Вот и лопнуло мое алиби, думал он. Гаррис сообщит Уилсону, а Уилсон… Придется сказать, что раз уж я сюда попал, я зашел… И он почувствовал, как его "я" распадается, изъеденное ложью.— Зачем ты стучишь? — спросила Элен. Она лежала на кровати в полутьме, шторы были задернуты.— Гаррис следил, куда я иду.— Я не думала, что ты сегодня придешь.— Откуда ты знала?— Все тут знают обо всем… кроме одного: про нас с тобой. Ты так хитро это прячешь. Наверно, потому, что ты полицейский.— Да. — Он сел на кровать и положил ей руку на плечо — под его пальцами сразу же выступили капельки пота. Он спросил: — Что ты делаешь? Ты не больна?— Просто голова болит.Он сказал механически, сам не слыша того, что говорит:— Береги себя.— Ты чем-то встревожен, — сказала она. — Что-нибудь неладно… там?— Нет, что ты.— Бедненький ты мой, помнишь ту первую ночь, когда ты у меня остался? Тогда мы ни о чем не думали. Ты даже забыл свой зонтик. Мы были счастливы. Правда, странно? Мы были счастливы.— Да.— А почему мы тянем все это, раз мы несчастливы?— Не надо путать понятия счастье и любовь, — назидательно произнес Скоби, но в душе у него было отчаяние: вот если бы можно было превратить всю их историю в нравоучительный пример из учебника — как это сделали с Пембертоном, — к ним бы снова вернулся покой или по крайней мере равнодушие.— Иногда ты бываешь ужасно старый, — сказала Элен, но тут же протянула к нему руку, показывая, что шутит. Сегодня, подумал он с жалостью, она не может себе позволить со мной поссориться — так ей, во всяком случае, кажется. — Милый, о чем ты задумался?Нельзя лгать двум женщинам сразу, если этого можно избежать, не то твоя жизнь превратится в хаос; но когда он посмотрел на лицо, лежавшее на подушке, у него появился непреодолимый соблазн солгать. Она напоминала ему одно из тех растений в фильмах о природе, которое вянет у вас на глазах. На ее лице уже лежал отпечаток здешних мест. Это роднило ее с Луизой.— У меня неприятность. Я должен выпутаться из нее. Осложнение, которого я не предвидел.— Скажи какое. Один ум хорошо… — Она закрыла глаза, и он увидел, что рот ее сжался, будто в ожидании удара.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84