– Не изменят!
– Слазутничают. Прирежут кого-нибудь и сбегут…
– Ну-ну! – пригрозил Татаринов. – Не слазутничают.
– Да какая им, таким головорезам, может быть вера? – сказал кто-то в толпе. – Татарин как был татарин, так татарином и останется.
Михаил Татаринов вспылил:
– Врешь да плетешь! Не к месту и не к делу.
Джем-булат сказал:
– Поставьте наших коней в конюшни. Покормите нас. Нам теперь ехать больше некуда. А поведать атаманам следует многое – тайное, важное да неотложное.
– Любо? – спросили атаманы у казаков.
– Любо! – сказали все и, расходясь, внимательно разглядывали лица двух стройных высоких горцев. – Дела, – говорили между собой казаки, – ожидаются боевые. Пусть потолкуют да поразведают. Враг у нас один.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Тайная беседа шла в доме атамана.
Бей-булат и Джем-булат в зеленых бешметах сидели за большим столом. Грицай Ломов, хилый и слабый, лежал на длинной лавке, ел лепешки. Лепешки в тарелке, кружки и молоко в глиняном кувшине поставила на стол Варвара и тихо вышла по своим делам.
Татаринов сидел, молча разглядывая лица черкесов, большие, широкие и длинные базалевские кинжалы. Иван Каторжный перелистывал бумаги, привезенные из Москвы. Наум Васильев и Алексей Старой пытливо всматривались в старинную карту, изображавшую побережье Черного моря; она случайно досталась в Стамбуле атаману Осипу Петровичу Петрову. За стеной в другой комнате глухо покашливал больной Смага Чершенский. Атаманы кого-то еще поджидали. Вот скрипнула дверь и отворилась. Вошел старик Михаил Черкашенин. Атаманы все разом встали, поздоровались. Черкесы, озираясь, тоже встали, поклонились старику восточным обычаем.
– Начнем ли дело? – спросил Татаринов.
– Начинайте, – степенно сказал старик. – Усаживайтесь.
Все сели за стол, а Черкашенин, хмурясь, стал ходить по комнате, присматриваясь к черкесам, прислушиваясь. В атаманский разговор он не вмешивался.
Беседа шла на знакомом атаману черкесском языке.
– В анапскую гавань, – смело сказал Джем-булат, – заявился большой султанский флот, корабли стали на якорь. Большие корабли поджидают малые турецкие суда. Три дня запасались водой, просом, хлебом и другими продуктами. Запаслись они баранами, овцами, буйволами. А вскоре в Анапу пришли корабли, которые поменьше.
– Сколько же пришло больших кораблей? – спросил Татаринов.
– Больших? Девяносто, сто один, двести.
– Сколько пришло в Анапу карамурсалей?
– Карамурсалей – триста.
– Много, – задумчиво произнес Наум Васильев. – Другие мне сказывали иное: больших-де галер – сто, средних – девяносто, карамурсалей – девяносто. Кому тут верить? Не со страха ли и не с умыслом ли вы нам так говорите?
Бей-булат и Джем-булат вскочили и стали горячо доказывать справедливость сказанного ими.
– Да, – сурово хмурясь, сказал Иван Каторжный, – горячее пойдет дело!
Грицай Ломов закашлялся, приложил руку к простуженной груди, сказал:
– Атаманы, верьте им! Эти ребята не врут. Кораблей турецких пятьсот – шестьсот наверняка будет. А гавань Анапа вмещает в себя до тысячи кораблей. Да надобно учесть: приплыло туда двумя днями раньше еще два корабля – зовутся карамаоны, каждый в тридцать пушек. Вот, атаманы, и считайте, сколько! Галер – сто пятьдесят, фрегатов – сто пятьдесят, карамурсалей – двести – триста. Их сразу, с берега, не сосчитаешь. Да малым судам, груженным амуницией, провиантом, оружием, – их называют сандалами, соколевами, сарбунами да тунбазами – счета нет!
– Хорошая, братцы, игрушка! – почесывая затылок, сказал Старой. – Сколько же это у них войск теперь будет?
– Считайте сами, – покашливая ответил Грицай Ломов. – На свои корабли турки взяли в Анапе до сорока тысяч горского войска… Не меньше сорока тысяч конного войска осталось на берегу. Те пойдут к Азову крутым берегом.
– Да, братцы, жарко нам будет.
– Сколько же их всех? – сведя брови, промолвил Татаринов. – Сорок тысяч войска, стало быть, они взяли с собой. Да своих воинов на кораблях, видно, числилось тысяч шестьдесят, да анапской дорогой пошли сорок тысяч, да крымский хан Бегадыр Гирей выставит конных войск не менее семидесяти тысяч, да молдаван с валахами и с трансильванцами наберется тысяч тридцать, да всякого сброда прилепится тысяч двадцать…
– Молись, батяня! Молись, маманя! – крикнул вдруг старик Черкашенин. – Прости нас, поганый султан Ибрагим, полоумнейший из самых полоумных. Не станем мы твоими рабами-колодниками, каторжниками тебя попрекать. Раз ты пошел войной на нас, то спор кровный будут решать наши пушки, наши острые сабли.
Ему никто не ответил.
Атаманы понимали опасность, которая грозила Азову. Они долго молчали. Лица черкесов стали хмурыми. Они тихо сидели за столом. Старик Черкашенин все ходил и ходил из конца в конец. Сапоги его поскрипывали. А за стеной все тише и тише, реже и реже кашлял больной друг атамана Смага Чершенский.
– Да, – со вздохом проговорил почти умирающий Грицай Ломов, – подсчитал я, братцы-атаманы! Тысяч ведь двести турецких войск наберется…
– Не досчитал! – усмехнувшись сказал Наум Васильев.
– Ну, двести пятьдесят будет!
– Не досчитал! – сказал Наум.
– Неужто триста? – с сомнением проговорил Ломов.
– Да около того наберется!
– Настали ныне времена! Руби, брат, режь, коли! Теперь, батенька мой, млад не млад, а на битве – будь клад! Держись, Ванька, турецкая кобыла чхать скоро будет!
– А пушек-то, неприятельских пушек, и не посчитали, – сказал, тяжело переводя дыхание, Грицай Ломов. – А их-то будет никак не меньше круглая сотня, вот звоники-кандалики!
– Эх, шапка-бирка, поверху широкая дырка, – сказал Васильев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127