Черкашенин замолк, обвел глазами толпу. Тихо было на Судейском поле. Внимательно слушали казаки и казачки своего атамана.
– Припоминайте, донцы, – продолжал он, – все запечатанные церкви, разоренные монастыри. Вспомните, как народ русский хоронили без исповеди и причастия, как дети умирали без крещения, как хоронили тела умерших – словно падаль везли. Припомните, сколько беды принесли народу нашему католические самозванцы да прислужники их. И пусть будет наш суд неподкупным и суровым.
Суд начался, и пристыженные бабы азовские узнали, для какой такой цели привезли в крепость и в чем тяжелая вина полячек. Иные из казачек крестились, приговаривая:
– Творец, нечистая сила, бес попутал, чуть из-за проклятых полячек крепость не снесли, мужиков своих не побили насмерть…
Узнали бабы, что Ядвига Жебжибовская распускала для смуты да для ссоры слухи, будто донские и запорожские казаки за хорошую цену не только Азов сдадут, а, изменив царю русскому, Польше во всем передадутся или туркам.
– А и ложь же! – закричали бабы и казаки.
Есаулы зачитали письма персидской вязи, турецкой, польской.
Из писем стало ясно, что поляки хотят распространиться по всей Руси, насадить всюду свою веру. Турки свое гнут – взять Азов. А полячки-лазутчицы, свои черные дела делая, и тем, и другим на руку играли…
Бабы первыми стали кричать:
– Сажать их на кол! На кол сажать!
Смага Чершенский подтвердил, что был в Астрахани, видел Жебжибовскую и получил от нее наказ установить связь с Мариной Куницкой, которой поручалось, не мешкая, отравить ядом всех знатных донских атаманов, дабы оставить войско без вожаков…
Загудело Судейское поле, заволновалось…
– На кол блудню! На кол! Блудню на кол! На кол!
Бабы ринулись к столу, вцепились в волосы лазутчицам. Перевернули стол, чернильницы опрокинули, скатерти сорвали, есаулов едва не побили и сказали главному судье:
– Теперь нам все ясно! Измена на Дону зародилась. Не посадишь лазутчиц на кол – бороду вырвем. А мы вам, казаки-атаманы, всегда будем верные женки. На кол чужих баб сажайте. За землю русскую не только вы, а и мы в ответе.
Еле оторвали казачек от пленниц.
Черкашенин сказал:
– Бабоньки! Не лиходействуйте, не шумите так, голова кругом идет!
– Пойдет! – закричали бабы. – Где яд, который у Марины в склянке сохраняется? Подавайте яд!
Аким Тетеря принес яд в склянке.
Варвара взяла склянку, подошла к Марине и сказала:
– Прими яд, гадюка. Искупи свои злодейства!..
Марина Куницкая отшатнулась, прикрыв лицо рукой, и сдавленным голосом проговорила:
– То не яд, то мазь для притираний. А я ни в чем не виновата перед вами…
– Прими свою мазь, – твердо повторила Варвара, – и тогда мы поверим, что ты жила у нас на Дону честно.
Марина мотала головой и твердила:
– Не виновата я. Знать никого не знаю, и никто мне такого наказа, чтоб атаманов травить, не давал.
– Удавить ее, подлую! – кричали бабы.
– Да подождите вы, – сдерживал их Черкашенин.
Спросили Ядвигу, Ванду да Констанцию, знают ли они Марину. Все трое сознались: знают.
Тогда бабы заявили главному судье Черкашенину:
– Законы выработали на Дону?
– Выработали, – сказал Черкашенин.
– Бабе, совершившей непристойное, что по закону следует?
– Бить на майдане три дня палками.
– Вот, – сказала Ульяна, – нас в Азове восемьсот женок, каждой женке по закону войска следует кажинный день бить изменницу и блудницу палкой.
– Верно, – сказал судья, подумав. – Три дня будете бить ее палками.
Тогда Марина шагнула вперед и сказала:
– Принимаю!.. Дайте склянку…
И приняла яд, с ненавидящими, злыми глазами, медленно присела на землю, будто отдыхая в полной тишине, и умерла, корчась в судорогах…
Изменника и польского лазутчика Ксенофонта Кидайшапку казнили в тот же день без сожаления. Его посадили в куль, набитый камнями, и бросили в Дон.
Трех лазутчиц – Ядвигу Жебжибовскую, Ванду Блин-Жолковскую и Констанцию Конецпольскую, – так как дело их до конца не раскрылось, порешили сослать в крепость неподалеку от городка Черкасска…

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Черный голодный ворон, пролетев Кипчакскую степь, закружился недалеко от крепости, огляделся и опустился на землю. Вестовые казаки, сидевшие в засаде по степным курганам, заметили осторожный полет ворона и по давней примете насторожились.
Не к добру прилетел этот одинокий старый ворон. И сразу над одним курганом взлетела вверх казачья шапка, над другим, над третьим – «гляди-поглядывай!»
Не раз в эти места приходили крымские татары. Не раз возникали здесь жестокие битвы. Не раз налетал отсюда крымский хан Джан-бек Гирей, уводил большой русский полон к Бахчисараю.
Двадцать семь лет вели здесь казаки ответную набеговую войну с Джан-бек Гиреем, которого по-разному почитали князья в Крыму и султанские люди в Стамбуле. Джан-бек Гирея прозывали счастливым ханом: он вместе с нурадыном Азамат Гиреем дважды разорял и опустошал правобережную Украину, Подолию, Тарнополь и Львов. Хватал женок и девок, молодых ребят. Стариков и старух рубил саблями. Захватив великий полон, Джан-бек Гирей направлялся в Крым. Трудно было переправить множество людей через Днепр. Тогда крымский хан уничтожал почти весь – полон на берегу реки. Но и тут на каждого татарина приходилось по десять полоняников.
Джан-бек Гирея называли счастливым ханом за то, что он воевал Польшу, успешно ходил с войском против персидского шаха, разгромил кабардинского князя Шолоха, убил его брата и сына, выжег большие аулы. Переправлялся Джан-бек Гирей из Синопа Черным морем и в Малую Азию, но там потерял почти все свое войско, а войска у него было десять тысяч.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127