Марина Юденич
Антиквар



Марина Юденич

Антиквар

Часть первая
Санкт-Петербург, год 1831-й

Серый петербургский день, короткий и хмурый, каких большинство выпадает на долю имперской столицы, медленно перетекал в сумерки. Промозглые, подернутые сырой холодной дымкой, опускались они на торжественные проспекты и убогие задворки, одинаково окутывая все густым темно-синим туманом.
Был ноябрь.
Первый снег уже упал на Северную Пальмиру с бесцветных небес, лежащих низко и угрюмо.
Но не прижился.
Расплылся грязной кашицей на мостовых, канул в тяжелых черных водах Невы.
Неуютной была эта пятница, 11 ноября 1831 года.
Неприветливой и унылой.
Однако ж не всюду.
Вереница роскошных экипажей – один наряднее другого – неспешно двигалась по Английской набережной. Кучера, красуясь, поигрывали вожжами, сдерживая ретивую прыть лошадей, запряженных по большей части цугом – шестеркой в упряжке с двойным выносом. Процессия тянулась к ярко освещенному подъезду дома № 44, известного всему Петербургу как дом графа Николая Петровича Румянцева.
Сам граф, старший сын екатерининского героя, фельдмаршала Петра Александровича Румянцева-Задунайского, министр коммерции и государственный канцлер государя Александра Павловича, просвещенный русский вельможа, много послуживший на пользу государству Российскому, благополучно дожил до семидесяти трех лет и скончался спустя год после восшествия на престол нынешнего государя Николая Александровича.
Пять лет минуло с той поры.
Прах графа упокоился с миром вдали от суровой северной столицы, в любезном его сердцу имении под Гомелем.
И – правду сказать – с той поры затих и будто обезлюдел торжественный дом, один из самых заметных на Английской набережной. Хотя нарядный портик дворца, увенчанный фигурой Аполлона в окружении муз, неизменно заставлял людей, не чуждых эстетическому наслаждению, замедлить шаги.
Сегодня, однако, прошлое будто вернулось.
Как некогда, весь петербургский свет устремился к румянцевскому порогу.
Ловко соскакивали с запяток ливрейные лакеи, сноровисто помогали господам выйти из экипажей. Радовались зеваки, зябко мнущиеся у сияющего подъезда, – узнавали прибывших. Суетились юркие газетчики, силились как следует разглядеть всех и каждого…
Событие и впрямь происходило выдающееся.
Богатейшее собрание рукописей, книг, картин, монет, минералов и прочих ценнейших древностей – дело всей жизни графа Николая Петровича, согласно его же воле, открывалось для широкой публики.
Исполненные сознанием происходящего, именитые гости речи произносили с пафосом. Меж собой беседовали негромко, но все более о вещах возвышенных.
Торжество – по всему – близилось к завершению, когда князь Борис Александрович Куракин тронул за рукав нынешнего хозяина дома, младшего брата Николая Петровича – Михаила.
– Устал, Михаиле Петрович?
– Устал, не скрою. Que veus tu? Что ты хочешь? (фр.)

Хлопот последние дни было не перечесть. Впрочем, хлопоты приятные.
Посему – не ропщу.
– Одно дело – приятные, так ведь и полезные, cher ami милый друг (фр.)

. He токмо нам, но и потомкам далеким. Им – определенно – более даже, чем нам.
– C'est bien beau се quo tu viens de dire! Прекрасно сказано! (фр.)

Брат то же говорил. Одно жаль, сам не дожил до светлого дня.
– Не жалей о том, граф. Надгробный памятник Николаю Петровичу может обратиться в прах, но память – память! – его не истлеет на страницах истории российской.
– Спасибо, Борис. Однако погоди… Давеча, au bal des Chahovsky …на балу у Шаховских (фр.)

… ты говорил мне о каком-то деле, а я вот за своими хлопотами позабыл обо всем. Прости.
– Пустое. Да и не время теперь.
– Eh bien, mon prince! Ну, князь! (фр.)

Дело-то было важное, я теперь припоминаю.
– Как для кого. Я полагаю – важное, но не безотлагательное.
– И все же?
– Художник, Michel. Иван Крапивин. Крепостной князя Несвицкого, по общему мнению – большой талант, быть может – великий. Год назад был принят в Академию, и сразу же о нем заговорили как о самородке. Большие надежды подавал. Огромные.
– C'est bien, c'est bien Хорошо, хорошо… (фр.)

… и что же?
– Старик Несвицкий, как ты знаешь, умер. А сын, que je n'ai pas I'honneur de connaitre …которого я не имею чести знать (фр.)

, он мало где принят и c'est un pauvre sire… Etjoueur се qu'on dit …кажется, ничтожное существо.. К тому же игрок, говорят (фр.)

.
– Увы!
– Cher ami, nous у voillons Дорогой друг, в этом-то все и дело (фр.)

, я знаю, вышла какая-то история – ты ссудил его деньгами и тем спас.
– Mon prince, что сделано, то забыто.
– Да, да, не спорю. К тому же твое благородство известно… Да Бог бы с ним! Однако этот человек добра, похоже, не оценил. Возненавидел теперь весь белый свет, удалился в орловское имение, но – главное! – Крапивина из академии забрал и увез с собой. Ничего не стал слушать и был возмутительно груб с теми, кто ходатайствовал…
– Mon cher Boris, возможно, Юрий Несвицкий возненавидел не весь белый свет, а общество, которое отвергло его так жестоко. А вернее, так называемое bonne societe хорошее общество (фр.)

. He спорю, он заслуживал порицания, но то, как обошлись с ним, право же, было слишком. Игрок?
Да, всего лишь игрок. Но не преступник же! Однако ж речь теперь не о том. Его крепостной – талантливый художник, ты говоришь?
– В высшей степени. И может погибнуть.
– C'est terrible… Это ужасно… (фр.)

Но что тут поделаешь?
– Я полагал, тебе он не посмеет отказать…
– Быть может. Но каков в этом случае буду я? Припомнить услугу, оказанную бескорыстно, и требовать чего-то… Не знаю, mon prince…
– Помилуй, Michel!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89