Остается лишь написать слово «конец» и заняться поисками издателя.
Мне совсем не трудно выдвигать какие угодно теории: ведь для меня эти люди — всего лишь голоса да мною же выдуманные лица-фотороботы; я никогда не видела, как они улыбаются, как смотрят на тебя; не знаю, как они движутся, жестикулируют, какая у них кожа…
Если мне удастся-таки полностью овладеть рукой, я смогу задавать вопросы… смогу писать. И подумать только: были времена, когда необходимость нацарапать пару открыток казалась мне чуть ли не каторжной работой! Теперь я, наверное, тысячами рада была бы их писать — даже если при этом мне пришлось бы наклеивать такое же количество марок, предварительно еще и облизывая их языком.
Иветта закончила уборку в кухне: я слышу, как она роется в буфете.
— Ну и где же оно, это обещанное солнце? У меня страшно болит спина; из-за бесконечных дождей опять ревматизм разыгрался… Что-то Катрин запаздывает…
Вот черт — еще и Катрин; увлекшись своими умозаключениями, совсем забыла о ней! В ту же минуту раздается звонок в дверь.
— Простите, я немного опоздала.
— Да, я только что сказала об этом Элизе…
— По дороге случайно столкнулась с Элен Фанстан, вот мы и заболтались немножко; сами знаете, как это бывает… — продолжает она, перемещая меня на массажный стол. — Ну, дела у нас, похоже, идут все лучше и лучше? Теперь мы уже и рукой шевелим? Очень хорошо!
В тот день, когда я по-настоящему овладею этой рукой, моя дорогая, клянусь: первым делом я как следует врежу тебе по физиономии — с присущей мне «деликатностью», решаю я про себя.
— Выглядит она что-то совсем плохо — я имею в виду мадам Фанстан, — сотрясает воздух зычный голос Катрин; остается лишь предположить, что Иветта в данный момент находится в соседней комнате. — У меня даже, знаете, мелькнула мысль о том, не слишком ли она увлеклась спиртными напитками…
— Элен? — возмущенно восклицает Иветта.
— Да, да, — пивом от нее несло, как из бочки!
— Полчаса назад она действительно выпила пива — у нас, один-единственный стакан, — с явным облегчением поясняет Иветта.
— Тем не менее вид у нее был довольно-таки странный. Если тому виной не выпивка, то наверняка — наркотики. Знаете, в наши времена все возможно… В любом случае она наговорила мне целую кучу каких-то несусветностей. По поводу своего мужа. Он, якобы, очень нервный, подчас ведет себя так, что это не на шутку пугает ее, что ему непременно нужно бы обратиться к доктору… А по-моему, ей самой к доктору пора… Поль Фанстан — отличный парень, всегда такой приветливый, улыбчивый… Хотя судьба к ним обоим оказалась не слишком-то добра… Кстати, вы смотрели новости — про малыша Жориса? Какой ужас!
Она переворачивает меня — точно блин на сковородке — и со всей своей недюжинной силой принимается мять мне спину. Справедливости ради следует отметить, что старания ее не проходят даром: я чувствую себя так, словно все мое тело разом охватывает очень болезненный спазм — хороший признак. Пальцы Катрин решительно и жестко вонзаются в мою вялую плоть, а ее пронзительный голос ни на секунду не умолкает:
— Нет, вы можете себе вообразить, во что превращается человек, по которому проехал поезд? А его отец еще вынужден был отправиться на опознание тела! Сейчас определенно все у всех плохо! У Карбонеля — сплошные увольнения, где-то совсем рядом с нами разгуливает на свободе псих-убийца, все везде разладилось и идет наперекосяк… Совсем как у бедняги Стефана в свое время… А он ведь был по-настоящему классным парнем, наш Стефан. Наверное, даже чересчур милым. Другой на его месте, наверное, повнимательнее пригляделся бы к своей жене. Не люблю злословить, но стоит лишь подумать о том, что… Пожалуй, самоубийство — лучшее из всего, что она сделала за всю свою жизнь!
— Катрин! Как можно говорить такое! — возмущается Иветта.
— Успокойтесь; я знаю, что говорю. В любом случае Стефан Мигуэн не мог натворить того, в чем его обвиняют; нет, это совершенно исключено — его просто подставили.
Ну надо же: «великие умы», похоже, и в самом деле сходятся! Коль скоро наша Екатерина Великая придерживается того же мнения, что и я, мне непременно нужно будет еще раз все обдумать самым основательным образом — и как можно скорее.
— Причем подставил его один из любовников Софи; уж в этом я нисколько не сомневаюсь!
— Вряд ли стоит придавать такое большое значение тем сплетням, что сейчас в ходу, — возражает Иветта.
— Но это вовсе не пустые сплетни! Я своими собственными глазами видела ее в Сен-Кантене, в блинной, с Манюэлем Кэнсоном.
Опять Маню! Да уберите же как-нибудь со сцены этого несчастного Маню, он путает мне все карты! Куда проще бы все оказалось, если бы ее любовником был Поль!
А Катрин уже переходит к моим пальцам: сгибание, растягивание — приходит время продемонстрировать ей свои достижения.
— Вот черт! — с почти детской непосредственностью изумляется она. — Никогда бы не поверила, что вам когда-нибудь удастся это сделать! Значит, теперь пора разрабатывать фаланги, ну-ка…
Ощущение такое, будто внутрь мускулов просунули обжигающе горячую проволоку: каждое движение отдается жгучей болью в запястье.
— Ну же: сжимаем — разжимаем! Раз-два! Раз-два!
Горячая проволока превращается в настоящий фитиль: вся моя рука — сплошная боль: восхитительная, живая боль. Живая.
Ну вот; моим пыткам приходит конец. Екатерина Великая собирает свои причиндалы, забрасывает меня назад в кресло, вытирает мне пот с лица.
— Она пропотела как следует, а это лишний раз доказывает, что дела идут на лад! — напоследок сообщает Иветте Катрин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96