Там, неподалеку от стоянки.
Мне становится жутко — такое ощущение, словно в желудок мне влили расплавленного свинца. Будь оно проклято, мое идиотское лицо, неспособное выразить ни малейших эмоций, будь проклят мой дурацкий рот, неспособный кричать! Должно быть, вид у меня всетаки становится несколько странным, ибо Иветта внезапно прерывает свою болтовню:
— У вас такой беспокойный вид… Что-то не так?
Я приподнимаю палец. Все не так.
— Хотите вернуться домой?
Мой палец остается недвижим.
— Хотите еще немного прогуляться?
Да, пожалуй, лучше прогуляться: может быть, мы случайно наткнемся на Матье. Я приподнимаю палец.
— Ну что ж, — смирившись, вздыхает Иветта, — тогда поехали. До свидания, — расстроенно бросает она своей недавней собеседнице; представляю, как та, должно быть, ошарашенно уставилась сейчас на меня.
Коляска трогается с места. Виржини тихонько напевает. Проходит какое-то время прежде чем я осознаю, что именно она напевает. "Жил-был люленъкий кораблик ". Виржини как раз дошла до того момента, когда юнга вот-вот погибнет, и мне это кажется очень дурным предзнаменованием.
Так мы «гуляем» еще некоторое время; у Иветты явно испортилось настроение: коляску она толкает очень небрежно, рывками. Какие-то ребятишки заговаривают с Виржини; должно быть, мы совсем близко от фонтана — шелест водяных струй слышен теперь куда сильнее. Я уже начинаю убеждать себя в том, что просто-напросто во мне взыграл избыток воображения. Вдруг раздается голос Иветты:
— Виржини! Поди-ка сюда на минутку!
— Что?
— Это что за парень, с которым ты только что разговаривала? Тот, высокий, в красной каскетке?
— Какой еще высокий парень?
— Эй, молодой человек! — кричит Иветта. — Да, вы! В красной каскетке!
Наклонившись ко мне, она шепчет мне на ухо:
— Кто знает, может, это — один из тех, которые пичкают детвору наркотиками…
При других обстоятельствах мне, наверное, стало бы очень смешно.
— Ну вот он я, и что?
— Чего вы хотели от этой девочки?
— Я всего лишь хотел узнать, не видела ли Виржини Матье, моего младшего брата…
Я чувствую, что на нас вот-вот обрушится настоящее несчастье.
— Но он же все это время был с вами! — удивляется Иветта.
— Да нет; они вместе пошли покупать жвачку, а теперь он куда-то запропастился. Не знаю, где можно болтаться столько времени, но попадись мне сейчас этот балбес…
— Послушайте, мне бы не хотелось вас пугать, но Виржини он сказал, что пошел к вам.
— Он так и сказал, Виржини?
— Да; он еще добавил, что иначе вы будете очень ругаться.
— Вот черт… Проклятье, если я только его отловлю…
— Месье полицейский! — что есть мочи вопит Иветта. — Месье полицейский!
— Да нет, вряд ли стоит поднимать панику: наверняка он сейчас дурака валяет где-нибудь в закоулке!
— Что тут происходит? — спрашивает мужской голос с ярко выраженным парижским акцентом.
Должно бьггь, полицейский.
Но тут раздается жуткий крик. Где-то совсем рядом, за нашими спинами. Такой громкий, что того и гляди барабанные перепонки лопнут.
— Это еще что такое? — восклицает окончательно сбитая с толку Иветта.
Сердце у меня в груди бьется, как бешеное. Еще один крик — не менее жуткий. Вопит какая-то женщина. Резкий звук полицейского свистка, топот бегущих ног.
— Виржини, стой на месте!
Шум собравшейся толпы, удивленные восклицания.
— Нет; ты останешься здесь, и сейчас же возьмешь меня за руку! — громоподобным голосом произносит Иветта.
Вокруг нас то и дело раздаются чьи-то голоса; такое ощущение, будто я попала в водоворот голосов и буквально тону в каком-то море звуков. Свистки, сирена скорой помощи, сирена полицейской машины и мое собственное сердце — похоже, оно бьется уже где-то в висках.
— Освободите проход! Ну же, расступитесь, пожалуйста!
— Что случилось?
— Я знаю об этом не больше вашего. Ну отойдите же наконец, пропустите меня.
Испуганные перешептывания:
— Похоже, нашли труп.
— Вон там, на стоянке.
— Одна женщина на него буквально наткнулась.
— Да какой там труп — это же ребенок.
— Простите, месье, вам известно, что там такое случилось? — явно вне себя от охватившего ее беспокойства спрашивает Иветта.
— На стоянке нашли труп ребенка.
— О, Господи! А вы не знаете… уже известно, кто он?
— Да нет, не думаю.
Внезапно в толпе раздается душераздирающий вопль. Все тотчас умолкают. На сей раз звучит голос, подростка — полный ужаса:
— Матье! Нет! Матье! Нет, черт возьми!
Совсем рядом со мной раздаются какие-то странные, тихие, шмыгающие звуки, и я понимаю, что это Виржини — она плачет.
— Ну, ну, не плачь, моя дорогая! Господи, до чего все это ужасно! Ох; Элиза, вы слышали?
Я приподнимаю палец. Слышала; да так хорошо, что, по-моему, меня сейчас наизнанку вывернет. Этого не может быть; это — сон; или — галлюцинация. Не может быть, чтобы Матье умер.
— Его брата сажают в полицейскую машину, — комментирует происходящее Иветта. — Ох, бедный парень, бедный парень…
Какой-то мужской голос измученно кричит:
— Да разойдитесь же вы, Боже мой; говорят вам: не на что тут смотреть! Позвольте пройти.
Вокруг стоит такой шум и гам, царит такая оживленная толкотня, что впору подумать, будто мы попали на ярмарочное представление. Я воображаю себе тело убитого — совсем маленькое тело, брошенное на носилки… Виржини по-прежнему тихо плачет.
— Нужно рассказать им то, что нам известно, — решительно заявляет Иветта.
Моя коляска трогается с места. Мы то и дело натыкаемся на людей. Иветта все время извиняется, Виржини уже рыдает в голос. Иветта упрямо движется вперед; не реагируя на сыплющиеся на нее со всех сторон оскорбления и насмешки, она толкает мою коляску, волоча за собой рыдающую Виржини.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96