— Стефан не убивал своей жены, — быстро шепчет она мне на ухо.
Тем лучше; но мне вообще-то и в голову до сих пор не приходило, что…
— Вы ведь знаете всю правду, не так ли?
Какую еще «всю правду»? О чем это она?
— Ну что, идем? — внезапно произносит словно из-под земли возникшая Иветта, закутывая мне ноги пледом, — ей-богу, он весит сто кило, не меньше.
«Всю правду»… Хотела бы я ее знать, эту правду… На улице тепло, воздух вкусно пахнет осенью; Элен, должно быть, думает о Рено, которого сейчас разделывают на части в провонявшей формалином комнате, о Софи, лежащей в больничном морге. «Стефан не убивал своей жены»… Значит что — ее убили? Убийство, замаскированное под самоубийство? Нет, хватит; хватит думать, размышлять, измышлять! Радуйся неожиданно выпавшей на твою долю прогулке, девочка моя, и не думай ни о чем!
Правда… Почему, интересно, я непременно должна ее знать? А Элен — она что, ее знает? Или Элен просто думает, будто Виржини что-то знает? И что Виржини рассказала мне это? Хватит, Элиза; прекрати же, наконец, иначе с ума сойдешь. Ладно, прекращаю.
Стефана до сих пор так и не отыскали. Хотя прошло уже три дня. Похороны Софи назначены на завтра. Поль, конечно же, хочет пойти на кладбище, а Элен — нет. Инспектор Гассен считает, что Софи, возможно, наложила на себя руки по той простой причине, что муж ушел от нее. То бишь ее бросил. Сбежал — в полном смысле этого слова — причем раз и навсегда. Он снял деньги со всех банковских счетов, привел все свои дела в порядок и — алле-гоп! — отправился невесть куда начинать жизнь заново. Своего рода «предумышленный» отъезд. Интересно, откликнется ли он на адресованное ему обращение полицейских по радио с просьбой немедленно с ними связаться. По-моему, ему абсолютно все равно, что там могло случиться с его женой. К тому же им решительно не в чем его обвинить: если ей и вздумалось покончить жизнь самоубийством, то вряд ли он сколько-нибудь в этом виноват. Однако мне почему-то кажется, что смерть жены — лишь предлог: им непременно нужно задать ему и какие-то другие вопросы. А вот еще одна гипотеза: как бы вы поступили, внезапно обнаружив, что ваш муж — убийца? Ну, скажем, узнали бы в описанной журналистами одежде принадлежащие ему вещи? Интересно, из-за этого можно покончить жизнь самоубийством?
Звонок в дверь. Иветта поспешно бросается открывать.
— О, здравствуйте…
В голосе ее звучиг явное разочарование.
— Здравствуйте, мадам Ользински. Мадемуазель Андриоли, я полагаю, дома?
— Где же еще ей быть? Она в гостиной. Как туда пройти вы знаете.
— Да, спасибо.
Иссэр! Спокойные шаги по паркету. Пытаюсь представить себе, как он одет. В безупречно сидящий на нем костюм-тройку? Пахнет от него одеколоном.
— Здравствуйте, мадемуазель.
Я приподнимаю палец.
— Проходя мимо, решил нанести вам визит. Только не беспокойтесь: я ни о чем не намерен вас расспрашивать. Хочу, знаете ли, просто сообщить вам кое-какую информацию. Ибо убежден в том, что вы некоторым образом принимаете участие во всей этой печальной истории. В ходе лабораторного исследования на вороте найденного в сарае свитера обнаружено несколько волосков. Светлых. Принадлежат они Стефану Мигуэну. Был проведен сравнительный анализ с волосами, снятыми с расчески у него дома. Вот об этом-то я и намерен был вам сообщить.
Значит, это правда?
— Кроме того, похоже, и с кончиной мадам Мигуэн дело обстоит не так уж и ясно. По-моему, не исключено, что ее насильно заставили наглотаться этих таблеток. Подтверждением тому может служить обнаруженный у нее на нижней челюсти синяк; хотя, конечно, он мог образоваться и от удара об пол — в тот момент, когда она упала с постели. Мне говорили, что месье Мигуэн проявлял к вам немалый интерес.
Пауза. Я жду. Он тем временем, должно быть, наблюдает за мной. Затем продолжает:
— А еще я слышал, будто его видели за рулем белого «ситроена».
Поль и Элен! Только они могли сказать ему об этом!
— Вообще мне наговорили о нем столько всего, что я вынужден выписать ордер на его арест. Поэтому в том случае, если вы способны хотя бы предположить, где именно он может находиться в данный момент, я буду очень признателен, если вы сочтете возможным сообщить мне об этом. Ибо таким образом всем нам удастся выиграть массу времени.
Опять он за свое! Этот тип определенно считает, будто весь город только тем и занят, что бегает откровенничать со мной! Если бы я знала, где сейчас Стефан, то первая сообщила бы ему об этом. Во всяком случае, попыталась бы как-нибудь растолковать.
— Вам известно что-либо о его местонахождении?
Мой палец остается недвижим.
— Как вы полагаете: малышка Виржини может быть привязана к месье Мигуэну до такой степени, чтобы хранить в тайне то, что, возможно, она о нем знает?
Виржини? Привязана к Стефану? Да еще до такой степени, что он у нее на глазах убивает ее брата, а она об этом никому и слова не говорит? Нет, совершенно исключено; разве что… разве что… Господи, ну конечно же! Разве что в том случае, если Стефан — любовник Элен! Тогда, разумеется, Виржини вряд ли посмела бы рассказать об этом кому бы то ни было! Но Элен любит Поля. И с чего бы, черт побери, ей вдруг ложиться в постель со Стефаном? А Стефан любит меня. Фу, ерунда какая-то…
— Вы понимаете, что Стефану Мигуэну будет предъявлено обвинение в убийстве малыша Массне?
Я приподнимаю палец.
— Как вы полагаете — это преступление и в самом деле совершил он?
Но что такое навоображал обо мне этот инспектор? Что я ему — Дельфийский оракул? И вообще: с каких это пор полицейских так заботит мнение всяких паралитиков?
Да, кстати, каково же все-таки мое мнение на сей счет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96