— Только ведь страшный ветер.
— Ну, мне это ни по чем, мадам.
— Подождите, — остановила я ее и, подойдя к шкафу, достала из него самый теплый свой плащ. Как раз тот синий, который вывешивали на балконе. Я накинула его на Мэри Джейн и надела ей на голову капюшон.
— Ну вот, теперь вам никакой ветер не страшен, — сказала я. — Застегнитесь получше, и вас не продует.
— Ох, мадам, как вы добры.
— Я не хочу, чтобы вы простудились.
— Спасибо, мадам, большое спасибо. — В ее искренности не приходилось сомневаться. С некоторым смущением она сказала: — Я так рада, мадам, что эти дни вы выглядите повеселее.
Я засмеялась и застегнула последнюю пуговицу на плаще.
— Мне лучше. Гораздо лучше, — подтвердила я. — А теперь бегите и не торопитесь возвращаться. Если нужно, оставайтесь там ночевать.
Но к вечеру, в сумерки, Мэри Джейн вернулась. Она поднялась прямо ко мне, и я сразу увидела, что с ней что-то стряслось.
— Этти? — начала было я. Мэри Джейн покачала головой:
— Этти родила до того, как я туда пришла. Чудную девочку. С Этти все в порядке.
— А что же не так?
— Ох, мадам, я возвращалась домой через аббатство и увидела его! Чуть не умерла со страху. Понимаете, ведь уже темнело…
— Кого вы увидели? — воскликнула я.
— Ну, его… этого монаха. Он посмотрел на меня и поманил к себе.
— О, Мэри Джейн, да это же замечательно! И что же вы? Что вы сделали?
— Ну, сперва я только таращилась на него. Даже пошевелиться не могла. Меня словно обухом огрели. А потом… потом бросилась бежать. Он не погнался за мной, а я думала, побежит следом.
Я обняла ее и прижала к себе:
— О, Мэри Джейн! Это именно то, что мне нужно!
Она посмотрела на меня с некоторым изумлением, а я отступила на шаг, чтобы лучше вглядеться в нее.
Ну конечно! Она была почти одного роста со мной, а длинный плащ скрывал фигуру. Вот ее и приняли за меня. Уж больно памятен этот плащ тому, кто повесил его на балконе.
Я знала, что Мэри Джейн мне предана. Она считала меня самой доброй госпожой из всех, кому служила. Руфь отпугивала своей холодностью, и к ней трудно было привязаться, тетушка Сара отличалась слишком большими странностями. А за мной Мэри Джейн ухаживала с радостью. Наши отношения не походили на обычные отношения между горничной и госпожой, мы питали друг к другу симпатию. Поэтому я решила посвятить Мэри Джейн в свои замыслы, во всяком случае частично.
— Мэри Джейн, вы думаете, это был призрак? — спросила я.
— Не знаю, мадам, не очень-то я верю в признаки.
— Я тоже. Думаю, что под монашеской рясой прячется отнюдь не призрак.
— Но как он забрался к вам в спальню, мадам?
— Вот это-то я и хочу выяснить.
— И выходит, он же занавески вокруг вашей кровати задернул и грелку стащил.
— Думаю, это его проделки. И вот что, Мэри Джейн. Не говорите пока никому о том, что видели монаха. Он небось воображает, что это я в темноте бежала домой через руины. У него и в мыслях нет, что это были вы. Пусть и остается в неведении… пока. Обещаете молчать?
— Я сделаю все, что вы, мадам, попросите.
Рождественское утро занималось солнечное и морозное. Лежа в постели, я с удовольствием читала поздравительные письма и открытки. Одно из писем было от того, кого я все еще не могла называть иначе, как отец. Поздравляя меня с Рождеством, он выражал надежду, что его предыдущее письмо не слишком меня взволновало. А мой настоящий отец — письмо от него пришло накануне — писал, что собирается вернуться весной.
Ох, как я ждала эту весну! К тому времени мой ребенок уже родится. А что еще будет весной? Но я не хотела заглядывать далеко вперед. Хватит и этого. Я оставалась в постели, и постепенно мои мысли вернулись к тому, от чего они, по правде говоря, никогда не отвлекались, — к моей решимости установить, кто же хочет нанести вред моему ребенку. Я снова и снова перебирала в памяти мелочи, связанные с явлениями монаха, так как была уверена, что ключ к тайне скрыт в какой-то из этих встреч.
Монах проник ко мне в комнату, промчался по коридору, когда я пустилась за ним, и внезапно исчез. Чем больше я об этом думала, тем больше меня разбирало волнение. Что, если в галерее менестрелей скрыт какой-то тайник, лаз? Монах появлялся не только в доме, но и среди руин. Может быть, есть какой-то тайный ход, связывающий «Услады» с аббатством? А может, роль монаха исполняли двое? Что, если в монашескую рясу наряжались по очереди Люк и Дамарис? Сначала Дамарис, дав таким образом возможность Люку появиться в халате на третьем этаже. А потом Люк — в развалинах, когда мы шли по ним с Дамарис?
И я вспомнила о старинном плане аббатства, который видела, когда только что приехала в «Услады». Он где-то в библиотеке. Если, воспользовавшись им, я узнаю, где находится ход, соединяющий руины с нашим домом, то, возможно, приближусь к раскрытию тайны. Два важных ориентира у меня есть: аркада, где оба раза видели монаха — сначала я, когда была там с Дамарис, потом Мэри Джейн, — и галерея менестрелей здесь, в доме.
Меня охватило нетерпение. Я не могла дождаться, когда можно будет одеться и выйти. Впрочем, зачем ждать?
Я накинула капот и поспешила в библиотеку. Разыскать план не составило труда. Он хранился в кожаном футляре и был нанесен на пожелтевший от времени пергамент. Когда я взяла план и сунула его под мышку, я услышала позади себя какое-то движение и резко повернулась. В дверях стоял Люк.
На его лице было то настороженное выражение, с которым в последнее время на меня смотрели многие. До сих пор меня это пугало, но сейчас во мне ничто не дрогнуло.
— Боже, да это Кэтрин! Счастливого Рождества, Кэтрин, и плодоносного Нового года!
— Спасибо, Люк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97