— Да, — подтвердила я. — Она моя горничная. Очень хорошая девушка.
— Рада, что вы довольны ею. А я довольна Этти. Я часто с ней вижусь. Она ждет первенца, а меня жизнь наших слуг всегда интересует. Вот я и намереваюсь проследить, чтобы к родам Этти запаслась всем необходимым. Когда у нас в «Келли Грейндж» рождаются дети, мы всегда дарим новорожденным серебряные ложки.
— Хороший обычай.
— Наши люди преданы нам. Они знают, что могут нам доверять.
Мы обе очень удивились, когда пришел Саймон, чтобы отвезти меня в «Услады». Я и не заметила, как пролетели два с лишним часа. Наш разговор был живым и увлекательным. По-моему, он и ей доставил удовольствие, так как, прощаясь со мной, она даже позволила себе быть приветливой.
— Приходите ко мне еще, — сказала она и тут же, блеснув глазами, добавила. — Буду рада.
Эти последние слова прозвучали как признание. Она поняла, что я не дам собой помыкать, и моя твердость пришлась ей по душе. Я ответила, что приду с удовольствием и буду ждать следующего визита. По дороге домой Саймон был не слишком разговорчив, но я видела, что он доволен тем, как прошло знакомство.
В течение следующих недель я немного гуляла, а больше лежала у себя в комнате, читая романы Диккенса, миссис Генри Вуд и сестер Бронте. Я все больше погружалась в мысли о своем ребенке и находила в этом утешение. Временами я заново остро переживала смерть Габриэля, и сознание того, что он никогда не увидит свое дитя, усугубляло трагедию. И каждый день что-нибудь непременно наводило меня на грустные воспоминания о Пятнице. Мы ведь с ним много гуляли, и теперь, когда я слышала отдаленный лай, мое сердце начинало учащенно биться. Я тешила себя надеждой, что когда-нибудь пес вернется. Видимо, мысль, что Пятница потерян навсегда, была мне так же невыносима, как боль от того, что я никогда больше не увижу Габриэля.
Я старалась принимать участие в жизни нашей округи. Ходила к викарию пить чай, ходила в церковь, где сидела рядом с Руфью и Люком на скамье Рокуэллов. И чувствовала, что вживаюсь в эту жизнь, хотя не испытывала ничего подобного, когда Габриэль был со мной.
Временами Сара водила меня в детскую. Это доставляло ей большое удовольствие. Она продемонстрировала мне колыбель-качалку всех Рокуэллов — настоящее произведение искусства, ей было около двухсот лет. Сара сшила голубое стеганое одеяльце, поражающее, как все ее рукоделья, тщательностью и аккуратностью.
Я опять навестила Хейгар, и казалось, мы еще больше сблизились. Я позволила себе поверить, что нашла в ней доброго друга. Из-за траура в «Кирклендских усладах» мы не принимали, но самые близкие друзья к нам иногда заглядывали. Приходила Дамарис, и я уверилась, что Люк в нее влюблен, но испытывает ли она нежные чувства к нему, я бы затруднилась сказать. Я вообще сомневалась, способна ли Дамарис на какие-то чувства. По моим наблюдениям, она была холодна даже с собственным отцом, хотя слушалась его беспрекословно. Неужели даже его она не любит по-настоящему? — думалось мне.
Доктор заходил часто, чтобы, как он говорил, приглядывать за сэром Мэтью и Сарой, а заодно уж и за миссис Рокуэлл, добавлял он, улыбаясь мне. Он дал мне ряд рекомендаций, как себя вести. Я не должна уходить далеко от дома, должна отказаться от верховых прогулок, должна отдыхать, когда мне этого хочется, и перед сном пить горячее молоко.
Однажды, отправившись на утреннюю прогулку и отойдя от дома примерно на милю, я услышала сзади стук колес и, оглянувшись, увидела докторский экипаж. Доктор приказал кучеру остановиться.
— Вы утомились, — упрекнул он меня.
— Да нет же. И до дома рукой подать.
— Пожалуйста, садитесь, — попросил он. — Я отвезу вас обратно.
Я подчинилась, хотя и уверяла, что нисколько не устала. Надо сказать, сам доктор выглядел гораздо утомленнее, чем я, и со своей обычной прямотой я сказала ему об этом.
— Я был в Уорстуистле, — объяснил он. — Там я всегда устаю.
Уорстуистл! Упоминание об этом месте сразу настроило меня на грустный лад. Я думала о несчастных больных с помутившимся рассудком, изолированных от мира. Как благородно со стороны доктора оказывать им помощь!
— Вы так добры, что ездите даже туда, — сказала я.
— У меня вполне эгоистические мотивы, миссис Рокуэлл, — ответил он. — Эти люди меня интересуют. Кроме того, они во мне нуждаются. А знать, что ты нужен, всегда приятно.
— Все так, и тем не менее это очень благородно с вашей стороны. Я слышала, вы помогаете им не только своими знаниями, но и своей добротой.
— Ха! — вдруг расхохотался он, и на смуглом лице блеснули белоснежные зубы. — Я сам должен за многое быть благодарен. Открою вам секрет. Сорок лет назад я был сиротой… сиротой без гроша в кармане. И могу сказать вам, дорогая миссис Рокуэлл, что быть сиротой в нашем прекрасном мире весьма горько, а уж сиротой без гроша — просто трагедия.
— Могу себе представить.
— Мне грозило стать нищим и просить подаяния на улице, дрожа от холода и голода. Но судьба все же оказалась ко мне благосклонной. Когда я повзрослел, я стал мечтать о том, чтобы лечить больных. Никаких надежд осуществить эти устремления у меня не было. Но на меня обратил внимание один богатый человек и сделал мне много добра. Дал образование, помог воплотить мои мечты в жизнь. Если бы не этот богатый человек, кем бы я был? И теперь, стоит мне увидеть нищего на дороге или преступника в тюрьме, я тут же напоминаю себе: «Не будь того великодушного человека, и со мной происходило бы то же самое». Потому-то я и отдаю все силы своим больным. Вы меня понимаете?
— Не знаю… — начала я.
— Вероятно, теперь ваше мнение обо мне изменилось в худшую сторону, потому что я — не настоящий джентльмен, да?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97