— Бедный Габриэль! — вздохнул он, и, когда встретился со мной взглядом, его глаза холодно блеснули.
Я почувствовала, что мне хочется закричать ему: «Вы считаете, что я к этому причастна? Габриэль был со мной счастливее, чем когда-либо в жизни! Он не уставал мне это повторять!» Но я промолчала. Ко мне повернулся доктор Смит:
— Вы были сегодня на воздухе, миссис Рокуэлл?
Я покачала головой.
— Небольшая прогулка вам бы не помешала. Если разрешите, я с радостью составлю вам компанию.
Было ясно, что он хочет поговорить со мной наедине, и я сразу встала.
— Наденьте накидку, — сказала Руфь. — Сегодня холодно.
Холодно, подумала я. И на сердце у меня холод. Что же теперь будет? Моя жизнь повисла между Глен-Хаус и «Усладами», и будущее скрыто густым туманом.
Руфь позвонила, и через некоторое время горничная принесла накидку. Саймон взял ее и накинул мне на плечи. Я обернулась к нему и попыталась по глазам прочесть, о чем он думает, но тщетно. С радостью ушла я из этой комнаты и осталась с доктором наедине.
Мы молчали, пока не вышли из дома и не направились в сторону аббатства. Трудно было поверить, что я заблудилась здесь только вчера вечером.
— Дорогая миссис Рокуэлл, — начал доктор Смит, — я догадался, что вам хочется уйти из дома. Вот почему и предложил вам эту прогулку. Вы ведь не знаете, что теперь делать, не так ли?
— Да. Но в одном я совершенно уверена.
— Вы не допускаете, что Габриэль убил себя?
— Да, не допускаю.
— Потому что вы были счастливы вместе?
— Мы действительно были счастливы.
— Вот я и думаю: а может быть, именно потому, что Габриэль был счастлив с вами, жизнь стала для него невыносимой?
— Я вас не понимаю.
— Вы знаете, что у него было неважно со здоровьем?
— Да. Он сказал мне об этом до того, как мы поженились.
— Ах вот как! А я подумал, что, возможно, он скрыл это от вас. У него было слабое сердце, и он мог умереть в любую минуту. Но оказывается, вы это знали.
Я кивнула.
— Это у них семейное. Бедный Габриэль! Он заболел молодым. Я только вчера беседовал с ним о его… э… недомогании. Не знаю, связано ли это с трагедией. Могу ли я быть с вами откровенным? Вы очень молоды, но вы замужняя женщина, и, боюсь, мне следует сказать вам правду.
— Пожалуйста, говорите.
— Спасибо. Меня с самого начала поразил ваш здравый смысл, и я порадовался, что Габриэль сделал мудрый выбор. Вчера он пришел ко мне посоветоваться насчет… своей супружеской жизни.
Я почувствовала, как краска бросилась мне в лицо, и попросила:
— Прошу вас, объясните, что вы имеете в виду.
— Он спросил меня, не опасно ли для него при состоянии его сердца выполнять супружеские обязанности.
— О! — слабо отозвалась я, не в силах заставить себя смотреть на доктора. Мы как раз дошли до развалин, и я не отрывала глаз от квадратной башни. — И что же… что вы ему ответили?
— Я сказал, что, по моему мнению, при таких отношениях он подвергает себя определенному риску.
— Понятно.
Доктор старался прочесть мои мысли, но я не смотрела на него. То, что происходило между мной и Габриэлем, касалось только нас двоих, в этом я не сомневалась. Мне было неловко обсуждать подобные вопросы, и, хотя я напоминала себе, что разговариваю с врачом, неловкость не проходила. Однако я понимала, куда он клонит, и не было нужды объяснять мне дальше, но он все-таки продолжал:
— Габриэль был совершенно нормальным молодым человеком, если не считать больного сердца. И очень гордым. Я видел, что мои предостережения потрясли его. Но тогда я еще не понял, как глубоко это его задело.
— И вы… вы считаете, что ваши предостережения… решили дело?
— Мне кажется, что такое предположение логично. А как вы считаете, миссис Рокуэлл? В прошлом между вами были… э… э…
Я дотронулась до полуразвалившейся стены и ответила голосом таким же холодным, как эти камни:
— Я не считаю, что ваш разговор с моим мужем мог привести его к самоубийству.
По-видимому, мой ответ удовлетворил доктора.
— Я бы очень не хотел думать, будто мои слова могли…
— У вас не должно быть никаких угрызений, — добавила я. — Вы сказали Габриэлю то, что сказал бы любой другой врач.
— Я подумал, что, может, в этом причина…
— Вы не возражаете, если мы повернем назад? — спросила я. — По-моему, похолодало.
— Простите меня. Не следовало вести вас сюда. Вас знобит из-за потрясения, которое вы перенесли. Боюсь, я напрасно обсуждал с вами эти… эти щекотливые вопросы, как раз когда…
— Наоборот, вы были очень великодушны. Но я так ошеломлена, я все еще не могу поверить, что вчера в это самое время…
— Это пройдет. Поверьте, я знаю, что говорю. Вы так молоды! Вы уедете отсюда… Во всяком случае, мне так кажется… Ведь не останетесь же вы здесь, в этом медвежьем углу, правда?
— Я не знаю, как поступлю. Об этом я еще не думала.
— Конечно, не думали. Я хочу сказать, что перед вами вся жизнь. Пройдет несколько лет, и все, что случилось, покажется вам дурным сном.
— Есть дурные сны, которые никогда не забываются.
— Ну что вы, не нужно впадать в мрачность. Трагедия еще слишком свежа, она гнетет вас. Завтра вам уже немного полегчает, и с каждым днем будет все легче и легче.
— Вы забываете, что я потеряла мужа.
— Знаю. Однако… — Доктор улыбнулся и дотронулся до моей руки. — Если я могу чем-нибудь помочь…
— Благодарю вас, доктор Смит. Я не забуду вашу доброту.
Мы вернулись к дому и молча пошли по лужайке. Когда мы подошли к дверям, я взглянула вверх, на балкон, и постаралась представить, как все произошло. Ведь Габриэль сидел у меня на постели, строил планы насчет поездки в Грецию, настаивал, чтобы я выпила горячего молока, а когда я уснула, он, значит, вышел на балкон и бросился вниз?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97