Павел Ильич Федоров
Агафон с большой Волги
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Очутившись в вокзальной сутолоке, Агафон вдруг почувствовал угрызение совести. Еще в вагоне метро он начал раскаиваться, что зря не прочитал и порвал Зинаидины письма. Это теперь не давало ему покоя. Ему хотелось есть, но в буфет идти он не решался. В кармане было всего семь рублей – остаток мартовской стипендии. Найдя свободное на скамье место, он обнял большой чемодан и задумался.
Вокруг толпился народ. Весело переговариваясь, с корзинками и чемоданами прошли парни и девушки, уезжавшие куда-то на Урал, в сторону Оренбурга. Четыре года назад в те же края Агафон провожал семью Хоцелиусов. Помнил звучное название того города, когда изучал историю Пугачевского восстания и боевые эпизоды Чапаевской дивизии… Прошла группа солдат во главе с сержантом и скрылась в агитпункте. Из их разговора он понял, что там скоро будет демонстрироваться какой-то военный фильм.
Все шли по своим определенным делам, у каждого была своя заранее намеченная цель. А у него? Очень тянуло домой. Но об этом и думать было нельзя. Он знал, что родители не простят и не поймут его поступка. Было желание уехать на целинные земли или на какую-нибудь стройку, но куда в частности, он еще не решил, да и не было денег. Раньше он почему-то считал, что все вербовочные бюро помещаются на вокзалах. Но тут их не оказалось. Милиционер посоветовал обратиться в справочное бюро. Он сунулся туда, но там стоял длиннейший хвост очереди. Так ничего не решив, он услышал из агитпункта голос диктора, говорившего что-то о красоте Уральских гор, о богатстве совхозов и еще какие-то слова, заглушенные музыкальным сопровождением.
Взяв чемодан, Агафон вошел в переполненное военными и штатскими помещение. С экрана на него смотрел снятый крупным планом огромный бородатый козел с непомерно большими красивыми рогами. Козел был черный как смоль, с выпуклыми, широко открытыми, осмысленными глазами. Он приветственно потряс бородищей и исчез. В публике захохотали. Кадр сменился. В загоне размеренно и свирепо били друг друга рожищами несколько пар таких же бородатых козлов – черных, как настоящие черти. Их было здесь очень много. Старые козлы держались особняком.
– Здесь вы видите, – пояснял диктор, – отбракованных производителей. Они отслужили свой срок и сейчас предназначены для колбасных изделий.
Бородатые драчуны быстро растаяли. На цветном экране возникли зелено-дымчатые горы с рощами, долинами и пролесками. По желтоватым косогорам ползали отары овец, коз, медлительно разгуливал крупный рогатый скот. Сильные, рослые чабаны крутились на тонконогих красивых конях, сгоняя куда-то конский табун. Горы сменились, уступили место необъятному простору степей с разнотравьем, бескрайним морем колосящихся хлебов. И тут же высоченная стена кукурузы, а в ней две прелестнейшие девушки верхом на конях, в ярких, как полевые цветы, сарафанчиках. Мелькнувшие лица показались Агафону поразительно знакомыми, но по-настоящему разглядеть их он не успел, а может быть, и успел, только не хотел признаться, даже самому себе… На самом интересном месте кадр снова сменился. На экране опять всплыли красочные отроги гор с огромным количеством уже кипенно-белых, как комочки снега, коз, щипавших корм на желто-зеленой лужайке. Диктор пояснил, что здесь, в изумительных по красоте Уральских горах, расположен знаменитый, чуть ли не единственный в Советском Союзе совхоз по разведению племенной оренбургской пуховой козы. Из чудесного мягкого козьего пуха изготовляются, преимущественно на экспорт, роскошные платки темно-серого цвета, а также ажурные белые.
Очерковый фильм закончился обширными бахчевыми полями, где крупные белые и пестрые арбузы и золотистые, нагретые солнцем дыни лежали на изволоках, словно накатанные.
– Какой сказочный край! – проговорил кто-то из публики.
Затем начался показ военного фильма. Агафон видел его и второй раз смотреть не стал. Неожиданно для себя тут же решил, что сегодня же продаст один из костюмов и поедет именно в этот козий и арбузный уголок, взглянет на бурно текущий меж горными кряжами Урал, найдет работу – по шоферской, а может быть, и по счетной части, а там будет видно… Институт вместе с деканом и экспертом Разумовским ему так опротивели, что и вспоминать о них не хотелось. Жаль только было оставшегося там хорошего паренька, студента Сашу Амирханова, которому он положил десяток открыток с загодя написанным для матери текстом: «Жив, здоров», – и так далее. Саша обещался раз в две недели опускать в почтовый ящик по одной открытке. Агафон тактически рассчитал, что этих посланий хватит до летних каникул, а там что судьба пошлет.
Вернувшись из скупочного пункта на вокзал, Агафон купил билет на поезд «Ленинград – Челябинск», следовавший через Куйбышев, Оренбург, Орск. Вечером он уже сидел в купе с трактористами-целинниками и резался в дурачка. Народ оказался здоровый, крепкий, артельный. Нашлись и попутчики.
– Ты далеко едешь? – спросил его возвращавшийся с кавказского курорта комбайнер совхоза «Степной». Он отрекомендовался Ильей Михайловичем Полусурсковым.
– В племсовхоз, – ответил Агафон и почему-то смутился.
– На какую должность-то? – немножко окая, упорно пытал комбайнер. Он был таким же великорослым, как и Агафон. Видно было, что парень умный и опытный. На его груди поблескивал орден Ленина.
– Может, механиком… – первый раз в жизни солгал Агафон и покраснел.
– А-а-а, – протянул Полусурсков. Покосившись на шикарный костюм Агафона и на высокую, ладную фигуру, добавил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103