Уже по одному ее виду Агафон понял, что она нарочно поджидала его. Идя навстречу, помахивая свернутой в трубочку газетой, весело крикнула:
– Салют критику!
– Здравствуй, Ульяна. – Он слишком старался скрыть смущение и растерянность, оттого и поздоровался и кивнул небрежно.
Ульяна осведомилась, как он доехал, не промок ли, не схватил ли простуды при таком сильном дождике. После таких чисто прозаических вопросов она все-таки не удержалась, почесывая газетной трубочкой копчик лукаво наморщенного носа, вкрадчиво ласковым голоском спросила:
– Ты Гоша, однако, махнешь теперь в литинститут или же в университет на факультет журналистики?
– Я тебя очень прошу…
– А что? Ты талант! – не обращая внимания на его опечаленное лицо, воскликнула она.
– Ты все шутишь, – тихо проговорил он.
– Мне тоже не до шуток. – Ульяна накрыла ему голову зонтиком, приподнявшись на носки, быстро поцеловала в щеку. Повернувшись, она вбежала в открытую калитку. Обернувшись у крыльца, крикнула: – Скорее иди в контору, там тебя ожидает папка! А вечером… нет, приходи вместе с ним, будем ждать вас обедать!
И только когда она исчезла в сенях, Агафон понял, что он стоит словно истукан возле их дома. Теперь это был гигантский переворот в его судьбе.
При встрече с Агафоном Ян Альфредович не мог скрыть своих истинных чувств.
– Знаешь, Гоша, я не сержусь и не жалею, что кое-какие мои сокровенные мысли попали в печать. Правда, немножко обидно…
Хоцелиус замолчал и устало склонил голову.
– Я ведь, Ян Альфредович, не думал и не хотел…
Пораженный его недовольным, усталым видом, Агафон недоговорил и умолк.
– Ты думаешь, я не понимаю, чего ты хотел? – Ян Альфредович усмехнулся. – Сейчас мало-мальски умный и деятельный человек не может равнодушно смотреть на наши промахи. Это я мягко говорю – промахи… Ты молод, вдруг освободился от забот родителей, и тебя стала обуревать жажда действий. Ты начинаешь самостоятельно шуметь. Это хорошо! Мне обидно за себя, Гоша. В набат первыми должны были ударить я и все мои коллеги-бухгалтеры. А мы зарыли свои седые головы в колонки цифр и, словно слепцы, регистрировали только свершившиеся факты. Мы часто бываем педантами и не видим за цифрами живого дела. Армия бухгалтеров! Если бы, заметив любой промах, мы все дружно ударили в колокол? Армия работников учета! Нам правительство предоставило право государственных контролеров, а как мы до сих пор используем это право? – Ян Альфредович сломал карандаш пополам и обе половинки сердито бросил в корзинку. – К нашему великому сожалению, вместо того чтобы активно вмешиваться в хозяйственную деятельность, мы иногда, желая потрафить руководителям, создаем видимость благополучия, невольно помогаем очковтирателям обманывать государство, приписывая то, чего нет на самом деле. Вчера я получил постановление коллегии министерства, и мне, старому коммунисту, было стыдно читать его. Некоторые главные бухгалтеры попытались скрыть в балансе убытки, показать прибыль. Так что статья твоя очень своевременная, но мне не нравятся некоторые слишком грубоватые выражения по адресу Ивана Михайловича. По-моему, он этого не заслужил.
– Какие, например? – спросил Агафон.
– Скажем, такие, как беспечность, свинское отношение к людям.
– Там не совсем так сказано, – возразил Агафон.
– Жестокий подтекст. Он чувствуется в каждой строке, а это, я думаю, несправедливо. Иван Михайлович хорошо относится к людям, но не все от него зависит. Я тебе говорил, что инициатива с прирезкой удобных пахотных земель исходила лично от него.
– Но я же пишу, что добивались, но все-таки не добились, Ян Альфредович.
– Да, это, конечно, так. Не очень настойчиво действовали. Все упиралось в бюрократизм и неповоротливость Министерства совхозов. Там же читают и анализируют все наши балансы. И многие годы нашу совхозную пашню подтачивают тысячи кротов-формалистов, разъедают атаками на травополье, ослабляют хозяйство негодным подбором кадров и, безусловно, отсутствием материальной заинтересованности. А эти вещи решают все. Если бы мы не подняли и не освоили миллионы гектаров целинных земель, нам было бы еще хуже. Туда брошены колоссальные средства. Это, Гоша, тоже нужно учитывать. Там создана и будет создаваться могучая продовольственная база. А самое главное – и там вырастает, крепнет рабочий класс новой, коммунистической формации.
– Я понимаю это, – тихо и задумчиво проговорил Агафон, с благодарностью посматривая на этого седого, усталого и мудрого человека. И вдруг смущенно спросил: – А Иван Михайлович очень обижен? – И тут же, поняв нелепость своего вопроса, взъерошил и без того спутанные волосы.
Взявшись за ручки кресла, Ян Альфредович рассмеялся. Успокоившись, проговорил:
– Я видел на своем веку много осколков. Они, понимаешь, летят и попадают без разбора. Раз угодил под такой взрыв и не успел уберечься, получай сполна. Так вот и Иван Михайлович и я тоже свое должны получить… Ты ступай к нему. Он мне звонил и просил вызвать тебя. Иди!
– Пойду, – согласился Агафон и не сдержал глубокого вздоха.
На улице нудно моросил дождь. Мокрые капли падали на шею и неприятно холодили. Агафон поднял воротник плаща. В этом слякотном ненастье Дрожжевка притихла и как-то насторожилась. На улицах ни души. С кудрявых, густолистых ветел веселой капелью стекала и пузырилась в лужицах небесная водица. На скользкой тропинке, ведущей к директорскому дому, Агафон чуть не столкнулся лоб в лоб с Варварой. Укрывшись капюшоном желтой целлофановой накидки, неся туфли в руке, шлепая босыми ногами по лужам, она бежала к своей калитке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103