– А чего на меня глядеть, – завязывая шнурок, усмехнулся Федя.
– Молодая картошка с моего собственного огорода и решето клубнички! Да какая же это спекуляция, ноздря твоя курносая! – возмутилась тетка.
– Самая настоящая. Продай вон в чайную, и вся недолга.
– По скольку же за кило? – ехидно спросила Агафья Нестеровна.
– Не знаю. Там скажут. У них, наверное, прейскурант есть.
Тетка швырнула в угол ухват, которым вытаскивала из остывшей печки чугун со сваренной для скотины картошкой, и, недобро поджав жесткие губы, спросила:
– Ты на чьем автомобиле баранку крутить научился?
– Эко вспомнила. Я еще в школе начал трактор водить.
– А не вы ли с Мартьяшкой куветы на «Победе» пересчитывали, а потом ремонтировали? На моей машине раскатывали, а теперь меня же спекулянткой обзываете!
Федя сморщил веснушчатый нос, размышляя, как половчее ответить на ее коварный вопрос. Первое время гоняли машину вместе, и на рыбалку и на рынок мотали. Чего греха таить!..
– Что молчишь, язык отжевал? – напирала тетка.
– Да ведь мы думали… – начал было Федя, но она перебила его.
– Вы думали, что я только для ваших развлеченьев машину приобрела?
– Вот именно! – признался Федя. – Почему в город не съездить, театр посмотреть. Да мало ли куда можно поехать в выходной день? А вы только о базаре и думаете.
– Я еще каждый день думаю, как вас всех накормить, а вы про это, паршивцы, забываете!
– Ну, тетя Даша!..
– Какая я тебе Даша?
– Извиняюсь, – спохватился Федя. Даша не выходила у него из головы, почти месяц не виделись, а тетка тут привязалась с поездкой. – Оговорился, тетя. Ну, а насчет того, что вы начинаете куском попрекать, то это несправедливо. Я все лето в бригаде кормлюсь, а на зиму зарабатываю и зерном и деньгами. А раз так, то я съеду в общежитие, а может, даже и женюсь…
Федя выпрямился. В новых синих брюках и шелковой тенниске он был хоть и не высок, но ладен и крепок, как молодой вязок.
– Ты… женишься? – поражаясь неслыханной дерзости, спросила тетка.
– А почему же и нет, тетя Агаша? – в свою очередь спросил Федя. Скучая о Даше, он помышлял об этом только в мечтах. И по чести сказать, всерьез-то не очень задумывался, если не считать Дашуткиных по этому поводу насмешек…
– Поди, и невесту приглядел? – с тихой в голосе иронией спросила Агафья Нестеровна.
– За этим дело не станет, – самоуверенно ответил Федя и, накинув пиджак на плечи, тихо, вразвалочку, как заправский жених, пошел к двери.
– Погоди! – крикнула тетка. – Тебе в этом году в армию, дурачок.
– Мало ли что!
Федор захлопнул дверь перед самым теткиным носом. Не зная, что делать с неожиданно взбунтовавшимся парнем, она устало и потерянно села на кухонную скамью.
С высоких ковыльных косогоров в предпраздничную Дрожжевку, пропахшую из конца в конец цветом крушины и сдобными пирогами, вползали прохладные горные сумерки. Федя медленно прошелся мимо дома Соколовых, украдкой косясь на раскрытые окна, задернутые белеющими на рамах занавесками. В самом крайнем окошке, в черноте проема, мелькнул улыбающийся лик Даши и быстро исчез. Любимым местом их тайных свиданий была старая заколоченная кузня, служившая надежным прикрытием от посторонних глаз. Она стояла далеко на отшибе, заросла густой и мягкой ковыльной щеткой, молодыми березками и дикой вишней, на которой уже висели твердые краснобокие ягодки. Федя поднялся туда по пригорку от реки, а Даша спустилась по заросшей давней тропинке, протоптанной казачьими конями.
Разлученные на много дней, истомленные тревожным и нетерпеливым ожиданием, увидев друг друга, они стремительно обнялись, безотчетно поддаваясь обоюдному влечению. Потом, не разнимая сплетенных рук, присели рядышком на свалившийся с плеч Федькин новый пиджак, продолжали целоваться, но уже совсем не по-детски, как это было раньше.
Лунный свет падал на их сближенные лица и радостно терялся в сумеречной темноте вишенника, выхватывая лениво кружившихся ночных бабочек. От кузни угарно пахло старым, перегоревшим углем, коноплей, буйно растущей вокруг стен, и сочными вениками от стыдливо поникших берез.
Положив беспокойную руку на ее крепкое горячее плечо, он рассказал о своей стычке с теткой – правда, намеренно умолчав о щекотливых и не совсем обдуманных планах по поводу женитьбы.
– И хорошо сделаешь, Федюня, если уйдешь от этой злюки!
Даша еще плотнее прижалась к нему всем телом, охотно подставляя теплые расслабленные губы и все больше покоряясь его опасной нетерпеливости.
– А куда уходить? В общежитие, да? – шепотом спросил он.
– Вот еще! Ты секретарь, ударник. Тебе должны дать комнату в сборном доме, – деловито заметила она.
– Ты думаешь, так это просто? У нас семейные чабаны в землянках живут, – возразил Федя.
– Женись, и ты станешь семейным, – с наивной практичностью ответила Даша.
– На ком? На тебе, да? Ты как…
Она не дала ему договорить, прильнула губами, без робости падая на мягкий густой ковылек, с тихим и радостным удивлением ответила:
– А на ком же еще? Ты давно мой!
Бледно-розовый осколок луны, повисшей над кузней, заслонила набежавшая из-за гор тучка и прикрыла шелестящие березки легкой, дрожащей на свету тенью. Неожиданно смолк верещавший на речке коростель. Налетел горный ветерок и качнул верхушки высокой конопли.
Если бы у них спросить в те минуты, как все это произошло, то они вряд ли смогли бы ответить что-либо вразумительное.
– Ты что со мной сотворил? Я все матери расскажу, все… А если ты на мне не женишься, утоплюсь в Чебакле, так и знай! – опустив поникшую голову, шепотом проговорила она.
– О чем вопрос, Дашок!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103