Уж если они есть, то они должны быть куда справедливее и неподкупнее людей. И в таком случае Дионис захочет, чтобы для его праздника отобрали лучшие комедии, а не те, чьи авторы не поскупились не жертвоприношения.Однако переубедить Коринну ему не удалось. В глубине души она продолжала считать, что молитва и маленькая жертва не испортили бы дела, а, наоборот, могли бы сократить срок мучительного ожидания. Поэтому она решила, что на следующее же утро на восходе солнца она прольет на землю немного вина и тихонько попросит Диониса поторопить архонта и не упустить одну из лучших комедий, какие когда-либо ему предлагались. Трудно сказать, помогла ли ее просьба, но, во всяком случае, на другой день произошли всякие неожиданные события.
— Нет, нет, милая, мне нужен не обед, а Алексид.Семья как раз кончила обедать, когда в комнату, где они всегда ели в холодные зимние месяцы, торопливо вошел дядюшка Живописец. На его бородатом лице было написано беспокойство.— А ты уверен, что ты уже обедал? — с улыбкой повторила мать Алексида.— Да-да! То есть нет… То есть я не хочу обедать. Мне нужно только поговорить с Алексидом во дворе, если вы позволите.Дядюшка Живописец был вне себя от волнения, и Алексид торопливо соскочил с ложа.— Можно я выйду с ним, отец? — с тревогой спросил он.— Что еще натворил этот мальчишка? — подозрительно спросил Леонт, внимательно посмотрев на сына.Дядюшка Живописец с трудом овладел собой.— Он ничего не натворил, Леонт. Откуда ты это взял? Мне просто надо поговорить с ним. Я хочу, чтобы он мне помог. У меня… у меня одно затруднение…— А я не могу тебе помочь?— Ну что ты, что ты! Зачем тебе беспокоиться, Леонт? Но вот если бы Алексид ненадолго пошел со мной… а то и на весь день…— Иди, иди, Алексид, — сказал с улыбкой Леонт. — Помоги деду.Когда они вышли, старик сказал со стоном:— Ну и попал же я из-за тебя в беду! Да если бы я только мог предположить…— Что случилось, дядюшка? Ты из-за… из-за комедии? Куда мы идем?К этому времени они уже шагали по улице.— Мы идем к архрнту-басилевсу, — сказал старик тоном глубокого отчаяния.— К архонту-басилевсу? — Сердце Алексида подпрыгнуло от радости, но тут же тревожно сжалась. — Это значит… что он догадался?— Одни боги знают, что это значит! А я знаю только, что ко мне пришел раб и казал, что архонт-басилевс хочет меня видеть. По поводу моей комедии. «Моей комедии»! Как будто я ее хотя бы читал! Не говоря уж о том, что я ее не писал. Что я ему скажу? — В голубых глазах старика застыл ужас.— Ты сначала послушай, что скажет тебе он, дядюшка. Постарайся его провести.— Провести? Провести архонта-басилевса?— Я тебе помогу…— Очень благородно с твоей стороны! Очень великодушно!Алексид ласково погладил его руку.— Если дело обернется плохо, ты прямо расскажи обо мне. Я во всем признаюсь.— Ну, посмотрим, посмотрим. — Дядюшка Живописец уже несколько оправился от испуга. — Что гадать, пока мы еще ничего не знаем… Да, ты прав, надо сначала его послушать. А я уж постараюсь не выйти из своей роли. — Он усмехнулся. — Вот видишь, я уже заговорил, как заправский актер. «Не выйду из своей роли» — так ведь?— Ты молодец, дядюшка! — со смехом заверил его Алексид.— Дядюшка Живописец гордо расправил плечи.— Нам надо решить, как именно сыграть эту сцену, — сказал он. — Нет, ты только послушай: «сыграть эту сцену»! Оказывается, это вовсе и не трудно — выбирать актерские слова, а?— Да, но не стоит чересчур уж перегибать палку.Они приблизились к общественному зданию, где архонт-бвсилевс и его помощники вершили дела государства. Оставалось только решить, как вести себя там.
Архонт-басилевс оказался величественным стариком, но в его глазах пряталась смешинка. Когда они вошли, он встал, здороваясь с ними.— Алексид, сын Леонта? — спросил он.— Да, почтеннейший архонт, — ответил дядюшка Живописец с уважением, но и с достоинством. Он не стал кланяться, так как архонт, в конце-то концов, был таким же гражданином Афин, как и он сам, и архонтом его выбирали только на год.— Так садись же. А кто этот юноша?— Мой внучатый племянник. Он… он мне кое в чем помогает.Дядюшка Живописец сел напротив архонта, а Алексид стал рядом с ним, настороженно прищурившись.— Признаюсь, — заметил архонт, поглаживая бороду, — прочитав комедию, я решил, что ее писала более молодая рука.— Более молодая? — удивился дядюшка Живописец. — Ах, да! Более молодая, чем моя, хотел ты сказать.— Разумеется. Надеюсь, ты не сочтешь мои слова за обид, — я знаю, что старость не мешает писать хорошо. Ведь Софокл создавал великие трагедии и тогда, когда ему было уже за девяносто. Однако писать он начал еще молодым. А ты, Алексид, мне кажется, уже не в тех годах, когда человек впервые представляет свою комедию на театральные состязания.— Было бы сердце молодо, почтеннейший архонт!В глазах архонта промелькнула улыбка.— А твое сердце, по-видимому, полно юного жара. От души поздравляю тебя. Читая «Овода», невозможно дать его автору больше двадцати лет.— Ну, я еще не так дряхл, как ты, кажется, думаешь.— Отнюдь, отнюдь! Но, — продолжал архонт более серьезным тоном, — прейдем к делу. Я никак не могу решить, допустить твою комедию или нет. В ней, разумеется, есть недостатки…— Само собой, — согласился дядюшка Живописец, по мнению Алексида, слишком уж охотно.— Однако она обладает и незаурядными достоинствами.— Очень лестная похвала!Алексид застыл и только надеялся, что архонт не посмотрит на него и не заметит, как он покраснел.— Когда я ее читал, мне показалось, что некоторые вещи будет не так-то просто показать в театре. Вот, например, корову.— Корову? — с недоумением повторил дядюшка Живописец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59