ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Она еще сведет счеты с собой и с миром… Потом…
Она с самого начала была уверена, что рано или поздно сын потребует у нее объяснений. И она готовилась к этому. Она бы ему не сказала (таких вещей не говорят), что когда в толпе людей бессильных, которые только наполовину, только на одну тысячную люди, которые ничего собой не представляют, ничего не делают, ничего не умеют хотеть и не умеют действовать, женщине посчастливится встретить силу цельную, рожденную древом познания добра и зла, она всегда слышит Призыв, тот самый, с которого началось великое усилие, с которого началась история человечества. Даже самая целомудренная женщина, та, которая отдает не тело свое, а душу, – и она предлагает себя мужчине, который оплодотворяет, который хочет и который действует. И она надеется ввести его энергию в определенное русло, надеется направить ее… А кроме того – это уже скромнее – бывает такое чувство – чувство хорошей работницы: любое порученное ей дело должно быть сделано хорошо, она увлекается им. Иметь под руками такого Тимона, его энергию и его возможности и из какой-то немощной щепетильности отказаться от него, – нет, тогда она не была бы Аннетой! Хорошая работница работу не упустит… Всего этого она Марку не сказала. Она прекрасно знала, что такие объяснения ничего не объяснят ее сыну, ее суровому и нетерпимому мальчику. Но она могла бы ему сказать, какая будет польза для общества, если такой человек, как Тимон, захочет бороться, если такую силу хорошо направить: она могла бы ему оказать, что ее служба у Тимона, быть может, не бесполезна для трудящихся масс, для независимых умов… Она предвидела довольно жаркий спор с Марком, но она не ожидала такого взрыва. Марк сам его не предвидел. Его осаждали стихийные силы, они бродили вокруг него и в самой глубине его души. И сейчас они уже не позволяли ему пересмотреть свой приговор.
Аннета написала ему ласковую записку, без намека на его грубость, без всякого упрека; она беспокоилась о его здоровье и просила прийти. Она хотела поговорить начистоту. И если бы ее объяснения его не удовлетворили, она ради него пожертвовала бы своим положением у Тимона. Но виновной она себя не признавала, чего, вероятно, он потребовал бы при его резкости, – ей не в чем было раскаиваться. А его не интересовали ни ее раскаяние, ни справедливость, ни какие бы то ни было соображения… Никаких уловок! Он решительно требовал, чтобы она немедленно, без дальних размышлений, порвала с человеком, которого он ненавидел, – тогда он, Марк поймет, что она просит у него прощения. Он послал ей ультиматум в трех повелительных строках, без единого ласкового слова. Она прочла, вздохнула и улыбнулась – на этот раз уже строгой улыбкой. У нее тоже была своя гордость. Она не подчинялась никаким требованиям. От нее всего можно было добиться, но только если обратиться к ее уму или сердцу. Приказами же – ничего. Она заперла письмо и оставила его без ответа. И продолжала хождение по джунглям, позади мамонта, который служил ей живым щитом…
«Когда ты захочешь поговорить со мной вежливо, мой милый Марк, я тебя буду ждать. А меня не жди!»
Он действовал так же: он ждал… Можете ждать оба! У вас у обоих одинаково упрямые головы. Ни один не скажет: «Я ошибался».
Зато Тимон не ждал. Надо было поспевать за ним.
Не хватало времени на бесплодные препирательства, на обращение к совести. Нужно было напрягать все свои чувства, чтобы не отстать… Идем!
«Куда ты ведешь меня?» – «Идем, идем! Там видно будет…» Да знает ли он сам? Даже если не знает, у него безошибочное чутье. Это не только инстинкт. Тимон накопил множество жизненных уроков; он почерпал их из личного опыта и из книг: он читал гораздо больше, чем можно было подумать.
Он глотал книги. Но с еще большей жадностью впитывал он в себя людей. Он постигал их до конца. С первого взгляда он уже знал, что каждый собой представляет, знал его слабости, его возможности и за сколько его можно купить. Он не питал ни малейшего уважения к животным, не имеющим панциря, к мягкотелым, к безоружным: в его глазах это были низшие твари; он без зазрения совести злоупотреблял ими. А что касается здоровяков, таких, как он сам, то уж тут поединок на ножах. С ними все было дозволено, любое оружие. Если бы только старая Европа созрела (а ее гноили, как кизил в соломе), они могли бы дать не одно очко вперед чикагским гангстерам.
Но Аннету он уважал – главным образом потому, что она не читала ему бесполезных нравоучений. Он чувствовал, что она несокрушима, недоступна – и все же свободна от предрассудков. Ее ничем нельзя было смутить. У нее на все была своя точка зрения, и возражений она не допускала. При этом она не ссылалась на какие бы то ни было принципы. Ей не нужно было костылей – ни нравственных, ни религиозных. У нее были женские глаза, гордые и спокойные. Они не моргали. Они не лгали – ни ей самой, ни тому, в кого проникал их взгляд. И то, что этим глазам были чужды иллюзии, ничуть не мешало ей быть жизнерадостной и твердой. Она любила жизнь, но она не согласилась бы (Тимон был в этом уверен), чтобы ей продлили жизнь хотя бы на час, если бы для этого ей пришлось поступиться своими правами. («Ее права!» Тимон смеялся: «Я бы мог раздавить их двумя пальцами!..» Но он знал, что даже если бы Аннета была раздавлена, остался бы ее гордый и вызывающий взгляд, и этот взгляд жалил бы его, как пчела.).
Крепкая баба! Она не хуже, чем он, вооружена для борьбы!.. Но она не собиралась бороться за себя, за себя одну. Она была женщина. Чтобы заинтересоваться борьбой, ей нужен был мужчина, за которого она могла бы бороться: сын, любовник или, если их нет, хозяин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364 365 366 367 368 369 370
Она с самого начала была уверена, что рано или поздно сын потребует у нее объяснений. И она готовилась к этому. Она бы ему не сказала (таких вещей не говорят), что когда в толпе людей бессильных, которые только наполовину, только на одну тысячную люди, которые ничего собой не представляют, ничего не делают, ничего не умеют хотеть и не умеют действовать, женщине посчастливится встретить силу цельную, рожденную древом познания добра и зла, она всегда слышит Призыв, тот самый, с которого началось великое усилие, с которого началась история человечества. Даже самая целомудренная женщина, та, которая отдает не тело свое, а душу, – и она предлагает себя мужчине, который оплодотворяет, который хочет и который действует. И она надеется ввести его энергию в определенное русло, надеется направить ее… А кроме того – это уже скромнее – бывает такое чувство – чувство хорошей работницы: любое порученное ей дело должно быть сделано хорошо, она увлекается им. Иметь под руками такого Тимона, его энергию и его возможности и из какой-то немощной щепетильности отказаться от него, – нет, тогда она не была бы Аннетой! Хорошая работница работу не упустит… Всего этого она Марку не сказала. Она прекрасно знала, что такие объяснения ничего не объяснят ее сыну, ее суровому и нетерпимому мальчику. Но она могла бы ему сказать, какая будет польза для общества, если такой человек, как Тимон, захочет бороться, если такую силу хорошо направить: она могла бы ему оказать, что ее служба у Тимона, быть может, не бесполезна для трудящихся масс, для независимых умов… Она предвидела довольно жаркий спор с Марком, но она не ожидала такого взрыва. Марк сам его не предвидел. Его осаждали стихийные силы, они бродили вокруг него и в самой глубине его души. И сейчас они уже не позволяли ему пересмотреть свой приговор.
Аннета написала ему ласковую записку, без намека на его грубость, без всякого упрека; она беспокоилась о его здоровье и просила прийти. Она хотела поговорить начистоту. И если бы ее объяснения его не удовлетворили, она ради него пожертвовала бы своим положением у Тимона. Но виновной она себя не признавала, чего, вероятно, он потребовал бы при его резкости, – ей не в чем было раскаиваться. А его не интересовали ни ее раскаяние, ни справедливость, ни какие бы то ни было соображения… Никаких уловок! Он решительно требовал, чтобы она немедленно, без дальних размышлений, порвала с человеком, которого он ненавидел, – тогда он, Марк поймет, что она просит у него прощения. Он послал ей ультиматум в трех повелительных строках, без единого ласкового слова. Она прочла, вздохнула и улыбнулась – на этот раз уже строгой улыбкой. У нее тоже была своя гордость. Она не подчинялась никаким требованиям. От нее всего можно было добиться, но только если обратиться к ее уму или сердцу. Приказами же – ничего. Она заперла письмо и оставила его без ответа. И продолжала хождение по джунглям, позади мамонта, который служил ей живым щитом…
«Когда ты захочешь поговорить со мной вежливо, мой милый Марк, я тебя буду ждать. А меня не жди!»
Он действовал так же: он ждал… Можете ждать оба! У вас у обоих одинаково упрямые головы. Ни один не скажет: «Я ошибался».
Зато Тимон не ждал. Надо было поспевать за ним.
Не хватало времени на бесплодные препирательства, на обращение к совести. Нужно было напрягать все свои чувства, чтобы не отстать… Идем!
«Куда ты ведешь меня?» – «Идем, идем! Там видно будет…» Да знает ли он сам? Даже если не знает, у него безошибочное чутье. Это не только инстинкт. Тимон накопил множество жизненных уроков; он почерпал их из личного опыта и из книг: он читал гораздо больше, чем можно было подумать.
Он глотал книги. Но с еще большей жадностью впитывал он в себя людей. Он постигал их до конца. С первого взгляда он уже знал, что каждый собой представляет, знал его слабости, его возможности и за сколько его можно купить. Он не питал ни малейшего уважения к животным, не имеющим панциря, к мягкотелым, к безоружным: в его глазах это были низшие твари; он без зазрения совести злоупотреблял ими. А что касается здоровяков, таких, как он сам, то уж тут поединок на ножах. С ними все было дозволено, любое оружие. Если бы только старая Европа созрела (а ее гноили, как кизил в соломе), они могли бы дать не одно очко вперед чикагским гангстерам.
Но Аннету он уважал – главным образом потому, что она не читала ему бесполезных нравоучений. Он чувствовал, что она несокрушима, недоступна – и все же свободна от предрассудков. Ее ничем нельзя было смутить. У нее на все была своя точка зрения, и возражений она не допускала. При этом она не ссылалась на какие бы то ни было принципы. Ей не нужно было костылей – ни нравственных, ни религиозных. У нее были женские глаза, гордые и спокойные. Они не моргали. Они не лгали – ни ей самой, ни тому, в кого проникал их взгляд. И то, что этим глазам были чужды иллюзии, ничуть не мешало ей быть жизнерадостной и твердой. Она любила жизнь, но она не согласилась бы (Тимон был в этом уверен), чтобы ей продлили жизнь хотя бы на час, если бы для этого ей пришлось поступиться своими правами. («Ее права!» Тимон смеялся: «Я бы мог раздавить их двумя пальцами!..» Но он знал, что даже если бы Аннета была раздавлена, остался бы ее гордый и вызывающий взгляд, и этот взгляд жалил бы его, как пчела.).
Крепкая баба! Она не хуже, чем он, вооружена для борьбы!.. Но она не собиралась бороться за себя, за себя одну. Она была женщина. Чтобы заинтересоваться борьбой, ей нужен был мужчина, за которого она могла бы бороться: сын, любовник или, если их нет, хозяин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364 365 366 367 368 369 370