ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Надо принять ее вместе со мной. Даже если она ведет на крест. Вспомни Mater dolorosa!. Скорбящую Мать (итал.).
– Даже она не хотела! Она была приневолена.
– Все мы приневолены. И ты и я.
– Чем?
– Нашим законом.
– Зачем же мне принимать его, если он против меня? Я восстаю, я отбрасываю его, как и другие законы.
– Ты не сможешь. Это будет нечестно.
– Ну что же, я буду лгать!
– Ты не можешь. А я не хочу.
Он посмотрел на мать, запнулся и сказал (голос его дрогнул):
– Видишь ли, мама, есть две вещи, которые я не хочу допустить в себе, – это не быть честным и не быть храбрым… Может быть…
(Он остановился.).
– …может быть, потому, что я не храбр и что я лгу…
Аннета обхватила руками его голову.
– Ты лжешь? Он закрыл глаза и сказал вполголоса:
– Да. Потому что там, где-то глубоко во мне засел страх…
Аннета крепко обняла его. Он стоял, не шевелясь, прижавшись щекой к груди матери. Каждый из них чувствовал себя сильным слабостью другого.
Отстранившись, Марк сказал Аннете:
– Говори, что хочешь, но ты-то не лжешь!
– Я обманываю себя.
– Ты не обманываешь себя. Ты обманута.
– Разве знаешь, как хитрит с тобой твоя мысль? Разве я не лгала себе много раз?
– Если лгала, то лишь потому, что никто не может прожить без лжи.
– Но исчезли из жизни ложь, разве не исчезла бы самая жизнь? Разве не ложь поддерживает великую Иллюзию?
– Если жизнь не может обойтись без лжи, если жизнь – великая Иллюзия, значит, это не настоящая Жизнь. Настоящая Жизнь выше иллюзий. Надо ее найти.
– Где же она?
– Во мне. В тебе. В жажде правды. Откуда бы возникнуть этой самой жажде, если бы в нас не жили правда?
Голос сына вонзался глубоко в душу Аннеты. Но она вся сжалась. На карте была его жизнь!
– Умоляю тебя! Умоляю! Не рискуй собой понапрасну! К чему? Ты отлично знаешь, что людей не перестроить! Что бы ты для них ни делал, это будут все те же люди: с теми же страстями, предрассудками, слепотой, которую они называют то разумом, то верой. А ведь это только стена, раковина улитки: она нужна им, чтобы жить. С нею они не расстанутся. Тебе не под силу ее сломать. Сломлен будешь ты. Оставь свою правду в себе! Пусть не видят ее глаза, которые она слепит! Для чего? Для чего? Она убивает тех, кто несет ее.
– Для чего? А для чего твою жизнь? Разве ты не жила по закону правды?
С чем ты считалась: со своей правдой или с опасностью? Разве ты жалеешь о том, что считалась с правдой?.. Отвечай! Отвечай!.. Жалеешь?
Аннета боролась с собой. Наконец ответила:
– Нет.
Она была как в тисках. Она думала:
«Я сама убиваю его».
Сын нежно смотрел на мать. На его юном лице мелькнула серьезная улыбка. Он сказал:
– Мама, не мучайся!.. Может быть, ничего и не будет, ничего не случится, и война выдохнется прежде чем… Еще ничего не решено. Я еще не знаю, что сделаю. Я ничего не знаю. Знаю только, что, когда придет пора, я буду честен… Попытаюсь по крайней мере… Помоги мне и молись!
– Я молюсь. Но кому?
Моему источнику. Твоей душе. Я – струя, берущая в ней начало.
Прошло несколько недель одинокого ожидания и волнений (они больше не касались этой темы, но каждый думал все о том же и тайком следил за другим, и настороженное ухо Аннеты как бы ловило колебания воздуха, гудение мотора: приближался ужасный час, который отнимет у нее сына). И вот однажды утром со стороны ратуши прогремели пушки и с улицы донесся шум, точно рокот морского прибоя. Два сердца, еще не зная, что происходит, затрепетали. Вбежала Сильвия и, задыхаясь, крикнула:
– Подписано перемирие!
Они судорожно обнялись.
Но потом вдруг Аннета отстранилась, повернулась к ним спиной и закрыла лицо руками, пряча свое волнение.
Марк и Сильвия, уважая ее чувства, не сделали ни одного движения, не пытались откинуть этот покров: они молча ждали, чтобы ее волнение стихло. Затем оба, полные нежности, подошли к Аннете, и Марк, обняв мать, медленно повел ее к дверям балкона, усадил и сел рядом. А Сильвия расположилась на полу, подобрав под себя ноги, как Будда; она с улыбкой смотрела на них.
Все трое сидят над развалинами мира.
Аннета, закрыв глаза, слушает колокольный звон, крики, песни, доносящиеся с улицы, и чувствует на своей щеке щеку своего мальчика… Она погружена в раздумье… Кошмар рассеялся. Кошмар опасности, нависший над головой сына, и кошмар человеческой муки, нависший над ее сердцем; чудовищные бедствия войны остались позади… Аннета еще не вполне поверила.
Она робко наслаждается забытым вкусом воздуха. Она дышит…
И у Марка тоже гора свалилась с плеч. Невесело было идти навстречу приближающейся опасности. Из гордости он не пытался бы уклониться от нее. Но не знал, хватит ли сил, крепка ли вера. Он слушает, как ревет, смеется переменчивая толпа. Ему хорошо известно, что испытание только отсрочено… Но в его возрасте выиграть несколько лет – значит выиграть целый мир! Он упивается передышкой. Он радуется будущему. Он мечтает…
Сильвия видит, что они замечтались. Она не думает ни о прошлом, ни о будущем. Минута так хороша, и она так полно наслаждается ею! Все трое окончили опасный переход, весла брошены на борта лодки, дремлющей в стихшем море. Она мечтает. Какой чудесный вечер!..
Но дом, объятый скорбью, молчит, и это трагическое молчание еще резче оттеняется ярмарочным шумом ликующей толпы.
На третьем этаже профессор Жирер, твердый, как камень, застывший в своей печали, украшает флагами окна. Вот и достигнута неумолимая цель, а в пустыне его жизни другой цели нет: он может упасть… На четвертом этаже Бернардены закрыли ставни; дочери и отец в церкви, в одном из ее мрачных приделов.
А мать прикована к постели: она медленно угасает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364 365 366 367 368 369 370
– Даже она не хотела! Она была приневолена.
– Все мы приневолены. И ты и я.
– Чем?
– Нашим законом.
– Зачем же мне принимать его, если он против меня? Я восстаю, я отбрасываю его, как и другие законы.
– Ты не сможешь. Это будет нечестно.
– Ну что же, я буду лгать!
– Ты не можешь. А я не хочу.
Он посмотрел на мать, запнулся и сказал (голос его дрогнул):
– Видишь ли, мама, есть две вещи, которые я не хочу допустить в себе, – это не быть честным и не быть храбрым… Может быть…
(Он остановился.).
– …может быть, потому, что я не храбр и что я лгу…
Аннета обхватила руками его голову.
– Ты лжешь? Он закрыл глаза и сказал вполголоса:
– Да. Потому что там, где-то глубоко во мне засел страх…
Аннета крепко обняла его. Он стоял, не шевелясь, прижавшись щекой к груди матери. Каждый из них чувствовал себя сильным слабостью другого.
Отстранившись, Марк сказал Аннете:
– Говори, что хочешь, но ты-то не лжешь!
– Я обманываю себя.
– Ты не обманываешь себя. Ты обманута.
– Разве знаешь, как хитрит с тобой твоя мысль? Разве я не лгала себе много раз?
– Если лгала, то лишь потому, что никто не может прожить без лжи.
– Но исчезли из жизни ложь, разве не исчезла бы самая жизнь? Разве не ложь поддерживает великую Иллюзию?
– Если жизнь не может обойтись без лжи, если жизнь – великая Иллюзия, значит, это не настоящая Жизнь. Настоящая Жизнь выше иллюзий. Надо ее найти.
– Где же она?
– Во мне. В тебе. В жажде правды. Откуда бы возникнуть этой самой жажде, если бы в нас не жили правда?
Голос сына вонзался глубоко в душу Аннеты. Но она вся сжалась. На карте была его жизнь!
– Умоляю тебя! Умоляю! Не рискуй собой понапрасну! К чему? Ты отлично знаешь, что людей не перестроить! Что бы ты для них ни делал, это будут все те же люди: с теми же страстями, предрассудками, слепотой, которую они называют то разумом, то верой. А ведь это только стена, раковина улитки: она нужна им, чтобы жить. С нею они не расстанутся. Тебе не под силу ее сломать. Сломлен будешь ты. Оставь свою правду в себе! Пусть не видят ее глаза, которые она слепит! Для чего? Для чего? Она убивает тех, кто несет ее.
– Для чего? А для чего твою жизнь? Разве ты не жила по закону правды?
С чем ты считалась: со своей правдой или с опасностью? Разве ты жалеешь о том, что считалась с правдой?.. Отвечай! Отвечай!.. Жалеешь?
Аннета боролась с собой. Наконец ответила:
– Нет.
Она была как в тисках. Она думала:
«Я сама убиваю его».
Сын нежно смотрел на мать. На его юном лице мелькнула серьезная улыбка. Он сказал:
– Мама, не мучайся!.. Может быть, ничего и не будет, ничего не случится, и война выдохнется прежде чем… Еще ничего не решено. Я еще не знаю, что сделаю. Я ничего не знаю. Знаю только, что, когда придет пора, я буду честен… Попытаюсь по крайней мере… Помоги мне и молись!
– Я молюсь. Но кому?
Моему источнику. Твоей душе. Я – струя, берущая в ней начало.
Прошло несколько недель одинокого ожидания и волнений (они больше не касались этой темы, но каждый думал все о том же и тайком следил за другим, и настороженное ухо Аннеты как бы ловило колебания воздуха, гудение мотора: приближался ужасный час, который отнимет у нее сына). И вот однажды утром со стороны ратуши прогремели пушки и с улицы донесся шум, точно рокот морского прибоя. Два сердца, еще не зная, что происходит, затрепетали. Вбежала Сильвия и, задыхаясь, крикнула:
– Подписано перемирие!
Они судорожно обнялись.
Но потом вдруг Аннета отстранилась, повернулась к ним спиной и закрыла лицо руками, пряча свое волнение.
Марк и Сильвия, уважая ее чувства, не сделали ни одного движения, не пытались откинуть этот покров: они молча ждали, чтобы ее волнение стихло. Затем оба, полные нежности, подошли к Аннете, и Марк, обняв мать, медленно повел ее к дверям балкона, усадил и сел рядом. А Сильвия расположилась на полу, подобрав под себя ноги, как Будда; она с улыбкой смотрела на них.
Все трое сидят над развалинами мира.
Аннета, закрыв глаза, слушает колокольный звон, крики, песни, доносящиеся с улицы, и чувствует на своей щеке щеку своего мальчика… Она погружена в раздумье… Кошмар рассеялся. Кошмар опасности, нависший над головой сына, и кошмар человеческой муки, нависший над ее сердцем; чудовищные бедствия войны остались позади… Аннета еще не вполне поверила.
Она робко наслаждается забытым вкусом воздуха. Она дышит…
И у Марка тоже гора свалилась с плеч. Невесело было идти навстречу приближающейся опасности. Из гордости он не пытался бы уклониться от нее. Но не знал, хватит ли сил, крепка ли вера. Он слушает, как ревет, смеется переменчивая толпа. Ему хорошо известно, что испытание только отсрочено… Но в его возрасте выиграть несколько лет – значит выиграть целый мир! Он упивается передышкой. Он радуется будущему. Он мечтает…
Сильвия видит, что они замечтались. Она не думает ни о прошлом, ни о будущем. Минута так хороша, и она так полно наслаждается ею! Все трое окончили опасный переход, весла брошены на борта лодки, дремлющей в стихшем море. Она мечтает. Какой чудесный вечер!..
Но дом, объятый скорбью, молчит, и это трагическое молчание еще резче оттеняется ярмарочным шумом ликующей толпы.
На третьем этаже профессор Жирер, твердый, как камень, застывший в своей печали, украшает флагами окна. Вот и достигнута неумолимая цель, а в пустыне его жизни другой цели нет: он может упасть… На четвертом этаже Бернардены закрыли ставни; дочери и отец в церкви, в одном из ее мрачных приделов.
А мать прикована к постели: она медленно угасает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364 365 366 367 368 369 370