Эту.
– Что именно?
– Эту штуку, черт! – заорало чудовище, указывая на резиновую соску, плававшую в стерилизаторе. – Сиську.
– Соску?
– Я – поэт, которому неведомы названия вещей, а кто виноват? Сиська, соска, сушка, сучка. Курам на смех! Фи-фу-фе-фа.
Этот разговор Чабб в деталях припомнил позднее, а тогда весь его немалый интеллект изыскивал возможность спасти ребенка.
– Погоди минутку, – сказал он. Он уверенно прошел по кухне, как был, нагишом, приготовил молочную смесь, налил в бутылочку. – Подвинься! – попросил он,включая газ. Вскипятил воду, согрел в единственной кастрюльке молоко. Думал он об одном: надо спасти ребенка, – но мучитель его ростом достигал семи футов, да и как нанести удар, не задев малютку, которая мирно спала на груди у похитителя? Согрев смесь, Чабб волей-неволей передал бутылку врагу. Хотя девочка поела час назад, она вновь принялась жадно сосать. Существо смотрело на малютку с яростью:
– Ты лишил меня детства, – сказал он. Чабб поспешно натянул штаны.
– Ты хоть понимаешь, каково это: появиться на свет в двадцать четыре года?
Чабб не испытывал ни малейшего желания вступать в заведомо проигрышный спор со здоровенным злобным безумцем.
– Ты хоть понимаешь, как это жестоко? Отвечай же!
– Наверное, и впрямь нелегко, – признал Чабб.
– Ты создал меня шутки ради.
Не в последний раз чудовище вынудило Чабба заглянуть в бездну и с трепетом допустить кощунственную мысль, что он, Чабб, и впрямь сотворил своим пером и плоть, и кровь, и это бьющееся сердце.
– Клянусь вам, мистер Маккоркл, – заговорил он, – я сожалею о той минуте, когда впервые написал ваше имя.
– Ты еще и не так пожалеешь об этом. Извинениями не обойдешься, дело серьезное. Имеются последствия. Я требую воздаяния. Я давно уже думал об этом.
– И где вы об этом думали?
– Где? Так я тебе и сказал!
– Как хотите. Неважно.
– Думаешь, я скажу тебе, где я живу, и ты напустишь на меня легавых? Я полиции не боюсь – забыл, что ли?
Там, где я живу, дражайший мой папаша, – последнее слово он выговорил с такой ненавистью, что у Чабба волосы зашевелились от страха, – там, где я живу, надо мной не смеются. Там я – не шутка, не фальшивка. Я – Господь Бог. Я чужестранец, и никого не удивляет, что я не знаю имен разных вещей. Они и сами не все знают. Там, где я живу, я сплю с пауками и змеями и многих я нарек впервые. Syzygium McCorklus, – произнес он со смаком, а когда Чабб переспросил, с удовольствием произнес латинский термин по буквам. – Дерево такое, – пояснил он, и Чабб подметил в его усмешке гордость собой, а в глазах – вызов: мол, этого у меня никто не отнимет.
Чабб вдруг заподозрил, что безумец избрал для себя биографию какого-нибудь эксцентричного ботаника эдвардианской эпохи.
– Вы переселились в Африку, – предположил он.
– Где бы я ни был, я ушел из-под твоей власти. Я стал полноценным человеком. Почти полноценным. Только сейчас, когда я держу в руках ребенка, я понимаю, как много ты украл у меня. Этого я не ожидал, но теперь я знаю, что мне от тебя нужно.
– Что же?
– Вот это – детство, – сказал монстр.
– Это – дитя, – поправил его Чабб. – Неделя от роду.
– Его мозг уже растет. Когда он трогает меня за палец, он учится чему-то.
– Она, – поправил Чабб, оцепенело следя за тем, как белая ручка малышки обхватывает указательный палец существа.
– Верните ее мне, мистер Маккоркл.
– Разумеется, – ответил безумец, – но сперва я должен показать ей звезды.
– Она еще не умеет смотреть.
Тварь понадежнее укутала девочку в одеяло. Движения его были почти нежными. Он даже сделал нечто вроде капюшона из складки покрывала.
– Все равно, – повторил он, – я назову ей имена звезд.
Что мог Чабб поделать? Не говоря уж о страхе причинить вред малышке, он все равно бы не одолел гиганта в поединке.
– На улице холодно, – сказал он.
– Не холодно, – ответил безумец.
Придержав рукой дверь, Чабб шагнул за порог вслед за Маккорклом. Он помедлил всего мгновение, проверяя сломанный замок, но когда добрался до калитки, то увидел, что гигант уже несется бесшумными шагами посреди улицы, а одеяльце развевается за ним, как наполовину сброшенная кожа. Чабб припустился бегом. Похититель скрылся под тенью джакаранды, и ночная тьма поглотила его.
30
Мистер Блэкхолл еще не опаздывал на работу. Согласно протоколу суда, он стоял в коридоре, на принадлежавшем Чаббу стуле и проверял показания счетчика – и тут жилец внезапно ворвался в дом и сбил его с ног вместе со стулом. Последние дни Кристофер Чабб выглядел скверно, а когда он ухватил испуганного домохозяина за костлявые плечики, показался и вовсе безумным.
– Мистер Блэкхолл, у меня украдили ребенка! – Так Блэкхолл впоследствии передавал его слова. – Мою малютку украдили.
– Дайте мне шиллинг!
Чабб выгреб из карманов пригоршню медяков. Блэкхолл побежал на другую сторону улицы к телефону-автомату и позвонил в полицейский участок. Сержант Боб Феннесси принял звонок и велел Блэкхоллу не отходить от папаши. Тот повиновался.
Блэкхолла я никогда в глаза не видела, но представляю себе эдакую мышь в униформе железнодорожника: фуражка с козырьком, синие саржевые брюки, в нагрудном кармашке – часы, презентованные Железной дорогой Нового Южного Уэльса. Он следует по пятам за Чаббом, который нервозно расхаживает по коридору, выходит на улицу, идет вдоль веранды, сворачивает за угол дома, к синим гортензиям. Пять минут спустя чистенький черный «шевроле» 1939 года притормозил у обочины; из машины вышел высокий человек с острым носиком, глубоко сидящими серыми глазами и телосложением лесоруба.
При виде сержанта Феннесси мистер Блэкхолл отступил в сторону, как человек, нечаянно заслонивший произведение искусства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74